Миновав Осинки и проехав еще километров пять, Станислав прибыл в большой поселок Яркино, где разыскал местную школу, размещавшуюся в просторном четырехэтажном здании. Он остановил машину невдалеке от ворот школы и, пройдя по дорожке из бетонных плит, поднялся на крыльцо к стеклянному вестибюлю и потянул за ручку двери. Однако она даже не шелохнулась. В этот момент внутри здания прозвенел звонок, и в другом конце вестибюля тут же резко распахнулась настежь дверь, из которой вывалила орущая толпа учеников — от мелюзги из первого класса до двухметровых «фитилей» из старших.
У Крячко невольно защемило сердце — ведь и он когда-то, в пору далекого беззаботного детства, вот так же радовался перемене, едва ли не раньше всех вылетая в школьный двор. Как же давно это было!
Он вошел в просторный холл и, увидев пожилую тетку, сидящую за столом невдалеке от входа, подошел к ней и, показав удостоверение, поинтересовался, как бы ему увидеть директора или завуча, в общем, кого-то из преподавательского состава, кто хорошо помнил бы выпускников прошлых лет.
— А, это вам к Петру Витальевичу надо бы подойти, — закивала вахтерша. — На второй этаж поднимитесь, повернете направо, и — первый кабинет слева.
Директор школы — сухощавый мужчина средних лет, спортивного телосложения, услышав о Перлиновых Илоне и Артеме, утвердительно кивнул:
— Помню их, помню. Саму семью знал не очень хорошо — за все время родители в школе были только раз или два, но вот их дети свой след здесь оставили. Ну, какой след? Илона, конечно, избалована была до крайности. Очень своенравна, эгоистична, невыдержанна… Учителя, что называется, от нее чуть не рыдали. Бездна амбиций при явно сниженном интеллекте и крайне низкой моральной составляющей. Ей еще лет двенадцать было, когда я начал замечать, что она проявляет не по годам преждевременный интерес к определенным сторонам жизни. А год спустя узнал, что вне школы она уже вовсю, так сказать, «крутит любовь» со взрослыми парнями. Когда она закончила одиннадцатый, мы нарадоваться не могли…
— А Артем?
— Ну, Артем головной боли доставлял, конечно, меньше. Он, можно сказать, был в чем-то прямой противоположностью своей сестры — вяленький, инертный, вечно со скучающим, безразличным взглядом. Вот, что у него было на самом высоком уровне — так это компьютерная грамота. Тут ему не было равных. С ним даже наш преподаватель информатики иногда советовался. Но это было до седьмого класса. Когда он перешел в восьмой, мы сразу заметили в нем перемены. На первое сентября он заявился во всем беспросветно-черном, с ранцем в форме гроба, со всякими там «готскими» символами и амулетами…
— Простите, перебью… — Крячко вскинул указательный палец: — А компания «готов», в которую он вошел, к вашей школе никакого отношения не имела?
— Нет, нет, слава богу, не имела, — замахал руками Петр Витальевич. — Такого «счастья» нам не выпало. Это в нашем местном медучилище, которое с прошлого года именуется медицинским лицеем, было дело, завелись такие оригиналы.
Как далее явствовало из его рассказа, «готщина» в лицее началась с одного их бывшего ученика, который еще в школе проявлял, можно даже сказать, некоторую некрофилию — парню очень нравилось все, что связано с кладбищенской тематикой. Стихи учил только о смерти, о бренности бытия, литературу читал исключительно «готическую» — про всяких там оживших мертвецов, про привидения, вурдалаков, оборотней, вампиров… Тем более что подобной, как определил Петр Витальевич, макулатуры сейчас выпускается более чем достаточно, поэтому нехватки такого рода «учебных пособий» «гот-самоучка» не испытывал.
Сразу же после школы парень поступил в медучилище. И той же осенью жители поселка заговорили о том, что на осиновском кладбище появились некие черные сектанты — то ли дьяволисты, то ли сатанисты. Об этом свидетельствовали следы каких-то ритуальных обрядов чернокнижного толка. Милиция в одну из ночей провела на погосте облаву, и в райотдел доставили компанию «готов», которые в очередной раз собирались устроить там свои «камлания». На какое-то время все затихло. Но потом они вновь заявили о себе целой серией хулиганских выходок, устроив на кладбище несколько погромов.
Милиция снова провела задержание. В отношении предводителя «готов» было возбуждено уголовное дело. Но его родители, будучи людьми состоятельными, оплатили приведение кладбища в порядок, наняли хороших адвокатов, и он отделался лишь штрафом.
— А как его зовут и где он может быть сейчас? — поинтересовался Крячко.
— Зовут его Штупнов Кирилл… По-моему, Викторович. Сейчас он работает — ну, было бы странным предполагать, что он изберет какое-то другое место работы, — сотрудником одного из столичных моргов. Живет в Москве. Это все, что я о нем знаю… — развел руками Петр Витальевич. — Ну, а возвращаясь к Артему, хотел бы отметить, что с «готами» он дружил всего года три. В одиннадцатом классе о «готике» в нем уже ничто не напоминало. Но, с другой стороны, он опять как-то скис, ушел в себя, кроме компьютера, больше никого и ничего не знал и знать не желал.
— А «готы» на его уход как-то отреагировали? — снова спросил Стас.
— Конечно! И встречали его прямо у школы несколько раз, и к нему домой пытались прийти. Но здесь им я сразу же отбил охоту околачиваться — так попер, что больше и носа сунуть не пробовали. А дома — охрана и близко никого не подпускала. А на занятия и с занятий их обоих — и Илону, и Артема — доставляли на машине. Но они за ним долго охотились — где-то с полгода. В почтовый ящик у ворот бросали записки с угрозами и проклятиями. Потом почему-то отстали.
Собираясь уходить, уже у самой двери Стас обернулся:
— Хотел спросить вас вот еще о ком… Такого человека — Вячеслава Жухова — случайно, знать не доводилось?
— Весь наш «цвет» в угрозыске засветился… — улыбнувшись, иронично резюмировал Петр Витальевич. — Ну, как же не знал? Был у нас такой. Правда, давненько уже… С этим Славой тоже лиха хлебнули. Еще с младших классов мальчик он был проблемный. Так-то он — росленький, на мордочку привлекательный. Девочки от него были без ума — в старших классах он их менял как перчатки. Все думали, что Славка пойдет в киноактеры — внешние данные у него были хоть куда. Однако, как оказалось, внутреннего-то артистизма в нем — ни на грош, на экзаменах в театральное с треском провалился. Но, помню, все годы учебы у нас он строил из себя «заморского принца» и своих, отмечу, немногочисленных приятелей держал в «черном теле». Да, дружбу Жухов признавал только такую: он — главный, а остальные у него в холопах. А в связи с чем он вас интересует?
— Одно время Жухов работал охранником у Перлиновых и, несмотря на запрет Евгения Перлинова, тайком завел шашни с Илоной. Ну, тот его сразу и безоговорочно выставил за ворота, а Жухов, уходя, грозил местью. Теперь, когда Евгений Перлинов пропал без вести — вы, я думаю, об этом слышали, — хотим проверить его алиби.
— Не знаю, каким он стал сейчас, но в школе, хоть и был не из самых слабеньких, храбрецом я бы его не назвал, — пожал плечами Петр Васильевич. — Помню, пришел к нам учиться Колька Николаев — его сразу же прозвали Коль-Колем. Щупловатый, но с характером. И вот как-то со Славкой они чего-то там не поладили. Жухов ему: «Давай выйдем, поговорим!» А Колька совершенно спокойно, уверенно так: «Идем. Только ты потом не пожалеешь?» И, знаете, Славка спасовал. Сразу же «отмазываться» начал, дескать, ненароком грохну — потом отвечай за тебя… Нет, он не из отчаянных. Думаю, он к Перлиновым устроился только из-за Илоны. Знал, чья она дочь, и, как видно, решил пристроиться в зятья к строительному магнату. А не вышло, вот он и закатил истерику.