Крячко достал удостоверение и ткнул его в лицо Тедески.
— Полиция, — повторил он с нажимом. — Полис, ясно?
Тедески лихорадочно соображал и тянул время. Он выдавил из себя жалкую улыбочку и продолжал ломать комедию.
— А в чем дело? Я есть иностранный гражданин. Я… улетать! — Он махнул рукой в сторону окна.
— Улетать не получится, — пригвоздил его Крячко. — Сначала вы отвечать на ряд вопросов. А потом мы решать, можно ли вам улетать. Разрешите ваши вещи? И документы приготовьте, пожалуйста! — Не дожидаясь ответа, он протянул руку и сдернул с плеча Тедески спортивную сумку.
Станислав абсолютно все делал так, словно был не только убежден в том, что Тедески замешан в чем-то противозаконном, но и имел тому железные доказательства. Дело было даже не в его конкретных действиях, а в поведении в целом. Это был высший пилотаж, образец настоящего актерского мастерства. Впоследствии Крячко жалел, что не видел себя в тот момент со стороны. Но тогда он думал только об одном: лишь бы не сбиться с роли, не допустить малюсенькой роковой промашки.
Крячко выиграл и сразу почувствовал тот момент, когда Тедески сломался. Он безропотно позволил Станиславу взять его сумку и двинулся к выходу. А ведь полковник всего лишь показал ему взглядом на дверь!
«Да, он боится, — понял Стас. — Значит, знает, что у него рыльце в пушку! Но при этом господин Тедески не в курсе, что известно полиции. Посему он предпочитает пока ничего не говорить, старается выведать побольше, рассчитывает на то, что я проболтаюсь».
Итальянец на ходу продолжал что-то робко лепетать о том, что он иностранный гражданин. Тут, мол, какая-то ужасная ошибка. Но сердце Крячко билось ликующе. Боится, да еще как! Первый тайм был подчистую за Станиславом.
— В машину! — Он кивком указал на переднее сиденье рядом с водительским.
Тедески послушно опустился, куда ему было велено.
Крячко бросил его вещи назад, сел рядом и сказал:
— Надеюсь, не нужно надевать на вас наручники? Обойдетесь без глупостей?
— Нет-нет, не надо наручники! — Антонио замахал руками.
Крячко криво усмехнулся и осведомился:
— Значит, по-русски ты все-таки понимаешь?
Он смерил разволновавшегося и порозовевшего Антонио презрительным взглядом и нажал на газ.
Лев Хаимович Лейбман оказался на удивление приятным собеседником. Против ожиданий Гурова он не юлил, не уходил от ответа, не бросал сквозь зубы короткие фразы и вообще всем своим видом выражал расположение, готовность помочь и полную искренность. Просто душа человек, а не свидетель.
Однако полковник Гуров не был настолько наивен, чтобы принимать Лейбмана за невинного простачка. Это человек, который много лет подряд был продюсером международных проектов. Он сумел поднять очень и очень немалые деньги, договаривался с мировыми деятелями. Конечно же, Лев Хаимович вовсе не блаженствовал за оградой райского сада. В жизни и в людях он разбирался очень хорошо.
Гуров это учитывал. Он просто беседовал с ним, не пытался ставить ловушки, но внимательно следил за словами этого умного человека и манерой его разговора вообще.
— С Анной мы работали уже пятнадцать лет, начинали еще в России, — проговорил Лев Хаимович. — Тогда, конечно, все было не так, как сейчас. Русская культура находилась в полном упадке, равно как и экономика. Я мыкался по союзам композиторов, артистов, по различным инстанциям, пытался раздобыть хоть какие-то деньги, объяснял, убеждал, даже грозил. Увы, нам доставались лишь крохи. Тогда я решил, что нужно менять политику. Пора выходить на другой уровень, на иностранцев. Россия тогда выбиралась из глубочайшей экономической ямы, ей было не до спонсирования талантливых проектов.
— Судя по вашему нынешнему положению, вам это удалось, — вставил Гуров.
— Хвастать не стану, но без ложной скромности скажу: я удовлетворен тем, что сделал за эти годы. Да и Анна была довольна. Вас ведь, видимо, интересует прежде всего финансовый аспект наших отношений, не правда ли?
— Почему? — удивился Гуров.
— Ну как же! — Лейбман всплеснул руками. — Из-за чего совершено убийство? Разумеется, из-за денег!
Сыщик недоверчиво посмотрел на Лейбмана, лицо которого выражало полнейшую убежденность в правоте собственных слов.
— А вы не допускаете иного мотива? — спросил Гуров.
— Бросьте! — Лейбман небрежно махнул рукой. — Если бы где-нибудь в Астрахани пьяный муж ткнул ножом свою жену, тогда иной мотив был бы налицо — бытовой. А здесь ситуация совершенно не такая. Следовательно, деньги. Собственно, главных мотивов преступлений в России всего два — пьянство и деньги. Порой они перемешиваются, но это не тот случай. В остальном мире деньги лидируют.
— Вы рассуждаете довольно цинично, — заметил Гуров.
— Я реалист, — отрезал Лейбман. — За прошедшие тысячелетия род людской очень мало изменился по своей сути. Внутренняя сущность человека осталась прежней. Во все времена люди убивали ради наживы, и сейчас происходит то же самое. Деньги — это извечный мотив преступления.
— Хорошо, давайте разовьем эту тему, — предложил Гуров. — Кому было выгодно убить Анну Кристаллер? Другими словами, кто выигрывал финансово от ее смерти?
Лейбман погладил внушительную плешь, пожал плечами и сказал:
— Многие. Во-первых, те, кто получил бы грант на мюзикл вместо нее. А это не один человек. Хотя самый жирный кусок пирога, разумеется, поделится между совсем небольшой кучкой. Остальные будут довольствоваться крохами.
— Кто же эти многие? — Гуров взял авторучку. — Мне нужны не общие предположения, а конкретные имена. Иначе ваши рассуждения станут голословными и превратятся в домыслы. Вы ведь, Лев Хаимович, не можете не знать других претендентов, если вращаетесь в той среде. Я прав?
— Разумеется, я не настолько глуп, чтобы это отрицать, — заявил Лейбман. — Главными конкурентами считались итальянская студия «Соната» и наша питерская «Голден войс». Но победил «Кристалл».
— Это ваша фирма так называется?
— Да, Анна придумала как производное от своей фамилии. Она была достаточно амбициозной женщиной и не могла не отметиться в названии.
— Вы хорошо к ней относились? — неожиданно спросил Гуров.
— К Анне? — Лейбман явно удивился, услышав такой вопрос. — Замечательно. У нас с ней практически не возникало разногласий. Мы были отличными партнерами.
— Я имею ваше отношение к ней как к человеку.
— Аналогичный ответ. Видите ли, Лев Иванович, я уже немолод и далек от того, чтобы ждать от людей только хорошего. Я прекрасно знаю, что все мы в равной степени обладаем как достоинствами, так и недостатками, даже пороками. Кто-то одними, кто-то другими. Вопрос лишь в том, насколько мы принимаем минусы именно этого человека. Касаемо Анны могу сказать, что ее недостатки я вполне понимал. Я считаю их простительными. Точно так же она относилась к моим.