Потом раздумья Стаса обрывает телефонный звонок, и тягучий голос Шарапова гудит мембраной в трубке:
– На проспекте Мира вооруженное ограбление сберкассы. Инкассатор ранил одного из бандитов. Ты – старший группы. Савоненко, Ластиков и Дрыга с тобой. Давай в темпе.
Тихонов почти автоматически вскакивает, передергивает затвор своего «макарова», засовывает его на ходу в задний карман брюк и бежит вниз к оперативной машине. И ныряет с головой в колготу розыска, преследования, звонков, обысков, опознаний. А вечером, поднимаясь в лифте к себе домой, он прислоняется к красной исцарапанной стенке, потому что ноги дрожат от усталости и уходящего напряжения, и думает, что Дрыгу надо завтра послать домой к вернувшемуся из тюрьмы Колюне Иконостасу; а Лепилина-эксперта надо заставить сделать новые снимки в косо падающем освещении: на сейфе были следы; и поехать со следователем к прокурору – получить санкцию на обыск у Галки Миллионерши, а фарцовщика Берем-Едем надо взять прямо утречком… Знаем, куда золотые диски поплыли! И еще надо, надо, надо…
Стас падает в постель и засыпает мгновенно, не успев подумать, что так и не начал сегодня новую жизнь и прошедший день был похож на десятки других. Об этом он вспомнит только утром. Но завтра об этом будет некогда думать. Завтра дело будет в разгаре. О новой жизни придется подумать, когда дело закончится и наступит пауза. Но тогда позвонит Шарапов, как позвонил вчера:
– Стас, женщину убили во Владыкине…
Тихонов поднялся до четвертого этажа, остановился, вынул из кармана записочку «5 этаж, квартира 12». Все, надо идти. Он повернул на последний марш и увидел, что дверь в квартиру отворена. Стас вошел в прихожую. Здесь стояли тихие заплаканные люди. Значит, опоздал. И впервые Тихонову стало легче от того, что кто-то его опередил. Полный мужчина негромко говорил по телефону, иногда голос его срывался на визг:
– Это же не люди, а бюрократы, я вам говорю! Это же что-то невозможное! Я же сказал, чтобы автобус послали в морг! – Он с маху брякнул трубку на рычаг и повернулся к Тихонову: – Здравствуйте. Арон Скорый, заведующий редакцией. Иначе говоря, заместитель главного редактора по хозяйственной части. Ах, какое горе! Кто бы мог подумать! Вы, если не ошибаюсь, Константин Михайлович?
– Нет. Я, наоборот, Станислав Павлович. Но это не имеет значения.
– Видит Бог, что да, не имеет. Перед горем все равны. Да-да-да.
«Вот привязался Скорый-Почтовый-Пассажирский, – с досадой подумал Стас. – А кто же это Константин Михайлович? Она вроде незамужняя…»
– Простите. – Он отодвинул расстроенного толстяка и вошел в комнату.
Седая женщина в черной косынке сидела в углу на диване. Взгляд ее совершенно остекленел. Она не плакала, а только тихонечко раскачивалась и повторяла беспрерывно:
– Донюшка моя, донюшка, за что же ты меня так? Таточка моя нежная, за что же ты? Что мне жить без тебя? Донюшка моя, донюшка…
Рядом, обняв ее за плечи, сидела девушка с опухшими красными глазами и говорила:
– Ну, мамочка, дорогая, перестань! Перестань, мамочка…
Женщина все время раскачивалась:
– Донюшка моя светлая, солнышко мое, Таточка, убили меня вместе с тобой, Таточка…
Стас осторожно прошел к окну. Вдруг женщина подняла голову и увидела Тихонова:
– Вы с работы Таточкиной?
Стас немного растерялся, неожиданно остро почувствовал свою неуместность здесь и сказал угрюмо:
– Я из милиции.
Женщина смотрела на него долго, внимательно, и Стасу стало нестерпимо страшно – такое чудовищное страдание было в этих набрякших выцветших глазах.
– Подойди, сынок, – сказала женщина вдруг охрипшим голосом.
Стас подошел.
– Наклонись.
Стас нагнулся, она провела ледяной ладонью по его лбу, и он сразу вспомнил, как ночью прикоснулся рукой к уже окоченевшему лицу Татьяны.
– Дочку мою, Таточку, убили, – сказала женщина тихо. И тут что-то хрустнуло в ней, и она в голос, от всего рвущегося сердца закричала: – Уби-и-ли-и! Донюшку мою! Кровиночку мою родную!
Девушка обняла ее, обхватила крепко, как будто хотела остановить рвущийся из нее крик:
– Мамочка, перестань! Ты убьешь себя!
– Ой, Галенька, что жалеть-то мне? Убили меня сегодня, не хочу больше жить. Зачем жить мне? Как домой пойду, если завтра положат ее в землю ледяную?
Какая-то старуха громко зарыдала. Стас окаменел. Женщина повернулась к нему:
– Сынок, дожить хочу только, как поймают этого ирода! Если не поймаешь его, зря живешь ты на земле. Слышишь, это мать тебе говорит!
Галя крикнула:
– Ну зачем ты, мамочка! Посмотри, на человеке и так лица нет.
– Ни на ком сейчас лица не должно быть! Галюшка, человека убили! Дочь мою убили! Все люди на земле кричать должны – человека убили! Какого человека уби-и-ли-и-и!..
…Тихонов целый час расспрашивал в соседней комнате Галю обо всем, что могло иметь отношение к убийству Тани. Ничего, ничего, ровным счетом ничего девушка не могла сообщить полезного. Уже перед самым уходом вспомнил:
– А кто такой Константин Михайлович?
– Это Ставицкий – Танин приятель. Одно время они даже пожениться хотели. Но он скрыл от нее, что был женат. А она врунов ненавидит. Вот и пошло у них вкривь и вкось. Но все-таки они видятся иногда…
Девушка не замечала, что говорит о Тане, будто она должна скоро прийти…
3
Тихонов шел по улице, раздумывая, где лучше встретиться с шоферами – поехать в парк или перехватить их на остановке «Владыкинский круг». Оба варианта имели свои плюсы и минусы. В парке можно было поговорить обстоятельно – на линии водителей поджимал график. Но встреча на остановке психологически целесообразней: им придется вспоминать только нить событий – обстановка же полностью сохранялась. С этим нельзя не считаться. «Впрочем, – подумал Стас, – если это не пройдет, вызову их на Петровку и попробую копнуть глубже».
Он приехал во Владыкино задолго до пяти и решил еще раз пройти по тропинке. На том месте, где упала Таня, снег был уже плотно утоптан, по тропинке деловито шагали люди. Стас дошел до гостиницы «Байкал», бессознательно считая шаги. Потом повернул обратно. Здесь она упала. Лапина говорит, что вот тут убийца еще шел впереди. Сколько же шагов сделала Таня со смертельной раной в сердце? Тропинка заворачивала за дом шестнадцать и кончалась на автобусной остановке. Евстигнеева помнит, а может быть, ей кажется, что она помнит, будто сразу после того, как они нашли Таню, раздался гул уходящего автобуса.
* * *
Шофер Гавриленко не помнил.
– Бес его знает! У меня длинных мужиков в черных пальто и кепках, почитай, сотня за день проедет…
Тихонов на него не очень-то и рассчитывал. Машина Гавриленко ушла в двадцать двадцать шесть. А Евстигнеева говорит, что они вышли из дома минут двадцать девятого. За шесть минут они дойти почти до самой остановки не могли. Убийцу, вероятнее всего, увез Демидов или Ласточкин.