«Хорошее какое слово – «навалял», – пронеслось в голове у Насти. – Мы чаще всего говорим «накосячил». А они говорят «отвалял», «навалял». Наверное, потому, что фигуристы падают».
– Разве тренер не может объяснить спортсменам так, как есть? – удивилась она.
Травина посмотрела на Настю с нескрываемым возмущением.
– Да вы что! Это тренерская этика. Негласная договоренность. Нельзя такие вещи объяснять спортсмену, пока он катается, иначе у него пропадает мотивация. Нельзя допустить, чтобы молодой спортсмен подумал: «Зачем стараться, если все уже предопределено? Если я выступлю хорошо, меня все равно засудят, если выступлю плохо – меня поднимут, можно особо не напрягаться». Все объяснения, особенно детям, должны быть очень осторожными и аккуратными, чтобы не просто не отбить у них желание кататься, но, наоборот, мотивировать еще больше стараться.
– Но все равно я не понимаю, почему все промолчали? Почему не подняли скандал?
– Скандал ни к чему не привел бы, – Травина безнадежно махнула рукой, – все бы только озлобились и на тренеров, и на спортсменов.
Это все очень интересно, но хотелось бы понимать, мог ли Шнитов предпринять какие-то действия во вред Ламзину? Ресурс для этого у него есть, а вот мотивация? Да, у Ламзина был конфликт с Болтенковым, даже не один, а два, а может, их на самом деле было и больше… Но это же просто конфликты! И оба – отнюдь не сегодняшнего дня, после той истории с парой, которую переманил к себе Болтенков, прошло несколько лет. Вряд ли Валерия Ламзина можно было рассматривать как реальную угрозу тренерскому благополучию и карьере Михаила Болтенкова, да и уровень у них разный. И потом, для того, чтобы так подставить Ламзина, нужно было убить Болтенкова, а зачем Шнитову расправляться со своим другом? Нет, совсем не то, совсем… И все-таки Шнитов вполне может оказаться источником ценной информации. Коль уж он так не любит Ламзина, то порасскажет о нем много любопытного, из чего непременно станут известны имена и других недоброжелателей и врагов Валерия Петровича.
* * *
– Тоха, я не могу больше тебя прикрывать, – взмолился Дзюба.
По телефону голос его звучал неуверенно и жалобно.
– Этот следак Баглаев каждый день спрашивает, где ты. А ты появился пару раз и глаз к нему не кажешь. Я кручусь, как уж на сковороде, но кто я для него? Он меня вообще за человека не считает. Собирается жаловаться, что уголовный розыск манкирует помощью следствию.
– Ромка, в последний раз, клянусь! – Антон говорил совершенно искренне, он был уверен, что запланированная на сегодня поездка в Раздоры даст окончательный ответ на главный вопрос, который его мучил. И можно будет с полной отдачей погрузиться в дело об убийстве тренера по фигурному катанию. – Ну ты ж пойми меня, на мне Ефимова…
– Но Болтенков тоже на тебе, – сердито возразил Дзюба. – Ладно, отмажу тебя как-нибудь. Но результат не гарантирую, уж больно злой он, этот Баглаев.
«Зачем я туда еду? – снова и снова спрашивал себя Антон Сташис, пробираясь по двухполосному и оттого всегда медленно двигающемуся Рублево-Успенскому шоссе. – Что я хочу узнать? Чего мне неймется? Я сам не знаю. Но меня что-то беспокоит. Ситуация проста и очевидна, в ней нет никаких подводных камней. Два года назад сгорел дом, в нем была плохая проводка, этого не отрицают сами хозяева, это же подтвердила пожаро-техническая экспертиза, в объективности которой сомневаться у меня нет никаких оснований. Погибла девушка. Подозревать убийство и поджог с целью сокрытия преступления оснований тоже нет, потому что есть заключение судебно-медицинской экспертизы, установившей причину смерти потерпевшей. Была богатая соседка, которая хотела купить участок, предлагала за него достойную цену, и после пожара покупка состоялась, причем цена снижена не была. Это свидетельствует в пользу того, что соседка, Инна Викторовна Ефимова, к пожару не причастна, в противном случае она непременно купила бы участок намного дешевле. Человек, способный устроить поджог с целью вынудить владельцев продать участок, вряд ли окажется столь благородным и великодушным, что не воспользуется безвыходным положением продавца и не снизит предлагавшуюся ранее цену. Был бы поджог делом рук Ефимовой, цена за участок оказалась бы куда меньшей. И вот прошло два года. Инну Викторовну убили. Она занималась такой деятельностью и вела такой образ жизни, которые давали широчайшее поле для различного рода конфликтов и сведения счетов. Чего я уперся в этот пожар, которому сто лет в обед?»
И снова ему показалось, что где-то в его внутреннем монологе мелькнули слова, которые цепляли и заставляли снова и снова возвращаться к сгоревшему дому в Раздорах. Но какие это слова, Антон так и не понял.
Участкового из Раздоров он нашел в опорном пункте, расположенном на первом этаже двухэтажного кирпичного дома. Молодой парень с жестким циничным взглядом маленьких темно-серых глаз разговаривал сначала неохотно, но потом смягчился, поняв, что майора с Петровки не интересует криминальная ситуация в поселке и он не собирается обвинять участкового в том, что тот плохо знает свою территорию, не владеет обстановкой и не защищает должным образом общественный порядок и безопасность населения.
Минут через пятнадцать Антон понял, что участковый дело свое знает очень даже неплохо и информацией обладает в достаточной мере. Еще минут через десять Сташис сделал вывод, что этот парень нашел свой постоянный источник доходов: добрая половина владельцев участков здесь – состоятельные люди, они строятся, нанимают бригады рабочих, и тут уж без нарушений никак не обойтись. А где нарушения – там и деньги за то, чтобы их никто не заметил. Поэтому участковому нужно знать все и обо всех. Противный, конечно, но зато знает много.
Участковый с кривой улыбкой выслушал Антона, после чего высказал собственное мнение: это все вранье.
– Инна Викторовна Ефимова была не из тех, кто свою выгоду упустит, жадная она, – заявил он.
Во как! А вот Борис Ильич утверждает вовсе даже обратное, да и Маклыгины не жаловались. Видимо, причина такого расхождения в оценках состоит в том, что Ефимова этому участковому откупные не платила. Интересно, как это она умудрилась? Насколько Антон знал, сегодня при любом строительстве на территории Москвы и области допускается огромное количество нарушений не только инженерно-технических и архитектурных, но и таких, которые находятся в ведении именно участковых. И совершенно невозможно вести стройку и не дружить с ним. А «дружить» в данном случае означало только одно: платить за то, чтобы он закрывал глаза на кое-какие обстоятельства.
Однако из дальнейшего разговора стало понятно, что на участках Инны Викторовны Ефимовой (теперь уже двух) нет и не было ни одного гастарбайтера, прораб – москвич, у него своя бригада, все жители столицы или Подмосковья, все с регистрацией. Так что зацепить хозяйку участков было не на чем.
– Ну вот, а ты говоришь – жадная! – заметил Сташис. – Была бы жадная, наняла бы работяг, приехавших на заработки, им ведь можно намного меньше платить.
Участковый фыркнул: