Дубровский перевел Рунцхаймеру слова начальника полиции.
— А что он скажет по поводу взрыва водокачки?
— Мои люди обследуют место взрыва. Водокачку охранял полицейский Степчук, которого мы пока не можем найти. Ясно лишь одно: под стену была заложена взрывчатка, — ответил Козлов.
— Не взрывчатка, а мина, — поправил Рунцхаймер. — Дайте-ка ему этот осколок.
Дубровский перевел, подал Козлову находку Рунцхаймера.
Тот долго вертел осколок в руках, покачал головой и, возвращая осколок, сказал:
— Вы правы, господин фельдполицайсекретарь. Это была мина, и, может быть, не одна. Я думаю…
Его перебил подбежавший следователь Макс Ворог.
— Господин фельдполицайсекретарь, мы ждем ваших распоряжений! Разрешите осмотреть водокачку?
— Да, да, да! Я думаю, вы и без меня могли бы принять такое решение. Не для прогулки же я вас сюда привез. Ступайте!
— Слушаюсь!
— Да! Фельдфебель Борог, дело с этой водокачкой я поручаю вам.
— Слушаюсь! Будет исполнено!
— Так что вы думаете? — спросил Козлова Дубровский, прежде чем перевести Рунцхаймеру последнее высказывание начальника полиции.
— Я думаю, что такую мину или несколько мин могли положить и вражеские лазутчики. Парашютистка, которую мы поймали два дня назад, не могла быть одна. Обнаруженный у нее радиопередатчик не имеет питания. Значит, батареи сброшены с кем-то другим. Кроме того, с радистами могли быть заброшены и диверсанты. Эту девчонку надо хорошо допросить. Но без вашего разрешения полиция не имеет на это права. Парашютистка числится за ГФП.
Выслушав мнение начальника полиции, Рунцхаймер помолчал немного, вытащил портсигар, достал из него сигарету, закурил и только потом сказал:
— Я не думаю, чтобы русские были настолько глупы. Подготовка диверсантов стоит больших усилий. Вряд ли русское командование станет забрасывать их ради такой мелочи, как водокачка. Для диверсий существуют более важные военные объекты. А парашютисткой я займусь сам. Полиции не следует вмешиваться в это дело. Лучше бросьте свои силы на выявление партизан в городе. Я уверен, что водокачка — это дело их рук.
Подождав, пока Дубровский перевел, Рунцхаймер неторопливо пошел к месту взрыва. Начальник полиции вместе с Дубровским последовали за ним.
Около сорока минут провел Рунцхаймер возле водокачки. За это время сотрудники ГФП обнаружили еще несколько осколков от взорвавшейся мины. И каждый осколок подтверждал, что мина противотанковая, советского производства. Теперь и Рунцхаймер стал подумывать о том, что виновниками этой диверсии могут быть советские парашютисты. Он еще не решил окончательно, что следует предпринять, когда к нему подбежал фельдфебель Макс Борог.
— Господин фельдполицайсекретарь, я полагаю, целесообразно произвести облаву на вокзале. Необходимо немедленно задержать на станции всех подозрительных. Среди них возможны диверсанты, причастные к этому взрыву…
— Хорошо! — почти не задумываясь, ответил Рунцхаймер. — Берите людей и отправляйтесь туда. По пути забросите меня и господина Дубровского к нам в штаб. Я сам хочу допросить русскую парашютистку.
— Слушаюсь, господин фельдполицайсекретарь! Будет исполнено.
Макс Борог побежал собирать своих сослуживцев, а Рунцхаймер и Дубровский направились к автомашине.
— Господин фельдполицайсекретарь, вы действительно полагаете, что это могли быть русские парашютисты? — спросил Дубровский.
— Вероятности мало. Но отвергать эту версию тоже нельзя. От русских можно ждать чего угодно. За два года войны я был свидетелем самых бессмысленных акций с их стороны. Иногда они ставили нас просто в тупик отсутствием всякой логики. К тому же фельдфебель Борог хотя и чех, но хороший следователь. Я доверяю его профессиональному чутью. Может быть, и на этот раз он не ошибается.
По возвращении в штаб Рунцхаймер отправил дежурного по ГФП фельдфебеля Митке в полицию за арестованной парашютисткой, а сам прошел в свой кабинет, жестом пригласив за собой Дубровского. Радостно повиливая хвостом, Гарас стремительно подбежал к хозяину, потом настороженно обнюхал переводчика и после властного окрика Рунцхаймера покорно улегся на своей подстилке.
— Господин Дубровский, — сказал Рунцхаймер, доставая из ящика письменного стола стопку бумаг с машинописным текстом, — здесь несколько статей, предназначенных для местной газеты. Их писали разные люди. Я поручаю вам прочесть и дать свое заключение о целесообразности публикации.
— Разве это тоже входит в функции ГФП?
— Да-да! Гехаймфельдполицай занимается не только выявлением и уничтожением партизан, коммунистов, евреев. В нашу задачу входит и охрана штабов, и личная охрана командира соединения, и наблюдение за военными корреспондентами, фотографами, художниками. Мы осуществляем негласный контроль за тем, что они пишут, рисуют, фотографируют. И если редактор местной или немецкой военной газеты нашего соединения сомневается в каком-нибудь сообщении, он без промедления направляет материал к нам, в полевую полицию. Таким образом, наши функции гораздо шире, чем вы предполагали раньше. Шире и значительнее. Именно поэтому армейские офицеры с таким почтением, я бы сказал, даже с опаской, относятся к нам.
— Я понял, господин фельдполицайсекретарь! Я сейчас же просмотрю эти материалы.
— Нет, это не так срочно. Сейчас мы допросим советскую парашютистку, а потом вы займетесь этим. Подготовьте место для следователя Митке. Там, в шкафу, пишущая машинка. Поставьте ее сюда! — Рунцхаймер кивнул на свой письменный стол. — Здесь, напротив, поставим этот стул! — Он сам перенес от стены деревянный стул. А когда Дубровский поставил машинку и сдернул с нее чехол, распорядился: — Заправьте в нее бланк протокола допроса.
Дубровский достал из шкафа несколько бланков. Не забыл прихватить ластик, ручку и пузырек с чернилами. Он уже знал, что Рунцхаймер любит порядок, любит, чтобы все необходимое было под рукой. Поэтому, заметив, что стоявший на тумбочке графин с водой наполовину пуст, он взял его и пошел на кухню, чтобы долить кипяченой водой. {Рунцхаймер боялся пить сырую воду.) Когда он вернулся с полным графином, Рунцхаймер одарил его одобрительным взглядом.
— Скоро ее приведут. А пока пойдемте погуляем с Гарасом.
Рунцхаймер подал собаке знак и направился к двери. Гарас опрометью бросился из комнаты в сени. Дубровский еще не успел подойти к двери, как из сеней раздался неистовый детский плач. Переступив порог, Леонид увидел распростертую на полу девочку — дочку Марфы Ивановны. Рунцхаймер стоял чуть поодаль, на лице его застыла недовольная гримаса.
— Гарас нечаянно сбил ее с ног, — то ли оправдываясь, то ли поясняя, проговорил он.
Дубровский нагнулся, поднял девочку на руки в тот самый момент, когда из комнаты выбежала Марфа Ивановна.
— Что случилось? — с дрожью в голосе спросила она.