— Ты любишь меня? — спросила она, едва успев перевести дыхание.
Он молча кивнул и прижал ее голову к своей груди.
— Послушай, как бьется мое сердце. Я никогда не думал, что найду свое счастье на дорогах войны.
— А я тебя очень, очень люблю, — прошептала Валентина.
Она сказала это каким-то необычным голосом, но с такой неподдельной искренностью, что Дубровский не в силах был промолчать.
— И я. Я тоже тебя люблю. Закончится эта проклятая война, и мы будем вместе. Ты хочешь этого?
— Да, да, да.
Он вновь поцеловал ее и, чуть отстранив, но еще не выпуская из своих объятий, сказал:
— Береги себя…
Он хотел еще что-то добавить, но за дверью послышался топот, и в комнату вошли Елена и Козюков.
— Вот они где! — воскликнула Елена. — А мы из-за вас целых пятнадцать минут под дождем мокли. Думали, вы нас искать будете.
— А почему вы в кино не пошли? — спросила Валентина.
— Билетов не было.
— А вы слышали, что немцы оставили Орел и Белгород? — вмешался в разговор Иван Козюков.
— Я знаю, а Леонид не верит, — сказала Валентина.
— Нет, это точно. Сами немцы передали сейчас об этом. Сказали, что сокращают линию фронта. Видно, войск у них не хватает.
— Войск действительно не хватает, — ответил Ивану Леонид. — Поэтому в ближайшие дни они вновь будут вербовать добровольцев в германскую армию из числа военнопленных. Это я знаю точно.
Радостное выражение слетело с лица Ивана Козюкова. Он как-то сник, нахмурился. Помрачнела и Елена.
— Что же делать, Иван? — спросила она и перевела взгляд на Дубровского.
— Я думаю, пора Ивану перебираться на ту сторону, — ответил тот. — Другого пути у него теперь нет.
— Но ты обещал… — В глазах Елены застыл вопрос.
— Насчет помощи я свое слово сдержу. Достану ему пропуск для свободного передвижения.
— Тогда надо уходить, Иван! — решительно проговорила Елена.
— Конечно, пойду. Только как еще там примут.
— А это, друг, от тебя самого зависит. Впрочем, если решишься, дам тебе записку. Доставишь по назначению — гарантирую хороший прием.
— Иди, Иван, я тебя буду ждать! — Елена обвила руками его шею.
— Обязательно пойду. Другого пути у меня действительно нет. Пора искупать вину перед Родиной.
— Пропуск для поездки в Алчевск я тебе завтра через Валентину передам. А от Алчевска до Ворошиловграда недалеко. Сообразишь, как через фронт перебраться. Записку мою тоже у Валентины возьмешь. Впрочем, я задержался, пора идти. Проводи меня немного, я еще кое-что рассказать тебе должен.
Он подошел к Валентине, поцеловал ее в щеку, достал из кармана маленький, свернутый в трубочку листок бумаги.
— На, Валюша, спрячь, — шепнул он ей на ухо. — А завтра отдай эту записку Ивану да помоги ему зашить ее хорошенько. Вечером, как всегда, придешь к парку. Я тебе пропуск для него принесу.
— Хорошо, Леонид! — Валентина зажала записку в своем кулачке.
— Пошли, Иван! — Дубровский попрощался с Еленой и направился к двери. — Так вот, — начал он, когда они оказались на улице, — запомни. К нашим попадешь, скажешь, чтобы доставили тебя в штаб любой части. А там попросишь связаться с Соколом и передать, что прибыл человек от Борисова.
— Соколу от Борисова, — шепотом повторил Иван.
— Правильно. А уж когда тебя к Соколу доставят, ему и передашь мою записку. Ясно?
— Все понял.
— Тогда топай домой. Или ты к Елене еще вернешься?
— К Ленке пойду. Побуду с ней. Неизвестно теперь, когда еще свидимся. Я завтра же в ночь и уйду к нашим.
— Тогда до свидания, Иван. Счастливо тебе добраться. И не раздумывай больше.
— Да я и сам хотел… Если бы не Ленка, давно бы ушел. Спасибо тебе, Леонид. Побереги здесь Ленку.
— Не сомневайся, Иван.
Они обнялись на прощание и разошлись в разные стороны.
Дубровский шагал не торопясь. Дождь уже прекратился, но по-прежнему низкие, хмурые тучи плыли над городом, чуть не цепляясь за терриконы, возвышавшиеся над степью. В наступающих сумерках торопливо сновали редкие прохожие. На одном из перекрестков он увидел Ольгу Чистюхину. Она шла в сопровождении двух мужчин и, приметив Дубровского, отвернулась, показывая всем видом, что не узнала его.
Один из мужчин задержал на Дубровском недолгий пристальный взгляд и шепнул что-то второму. И пока тот, второй, повернув голову, изучающе оглядывал Дубровского, Леонид опознал первого. Это был Шведов. Да, да. Тот самый Гавриленко-Шведов, которому он посоветовал бежать из подвальной камеры ГФП.
От неожиданности Дубровский замедлил шаг. Те трое уже перешли на другую сторону улицы, а он все смотрел им вслед. Нет, сомнений быть не могло. Он узнал этого человека по овалу лица, по пытливому, с прищуром, взгляду. «Так вот ты какая, Ольга Чистюхина! Вот почему не хватает у тебя немецких бланков!»
Всю дорогу до ГФП он думал об этой девушке и твердо решил: ни своим видом, ни разговорами не показывать ей, что знает одного из ее знакомых.
Но через несколько дней, когда он проверял на бирже труда подготовленные списки людей, подлежащих отправке в Германию, Ольга Чистюхина сама подошла к нему и шепнула:
— Господин Дубровский, вам просили передать привет и большую благодарность.
— От кого?
— Ну, не здесь же… Подарите мне сегодня вечер, и я вам кое-что расскажу!
— Она приподняла руку, бросила взгляд на часы. — Через сорок минут мы кончаем работу. Я подожду вас около выхода, слева.
— Хорошо! Проводите меня.
— А я предпочла бы посидеть с вами у моей подруги. Помните, мы с вами ходили к ней в гости?
— У Марии Левиной?
— Да.
— Ладно. Только недолго. У меня вечером еще есть дела.
— Я вас не задержу.
Оставшееся до конца рабочего дня время Дубровский машинально перелистывал списки, а сам думал о предстоящем разговоре с Ольгой Чистюхиной. «Видимо, Шведов тоже узнал меня. Но зачем он рискует этой девчонкой? Впрочем, какой же тут риск? Они знают, что именно я помог ему бежать из камеры. Следовательно, действуют они наверняка. Интересно, что же мне предложат?»
Когда Дубровский пришел в условленное место, Ольги еще не было. Он обернулся. Она быстрым шагом догоняла его, а поравнявшись, взяла под руку.
Шагая под тенью развесистых тополей, Дубровский спросил:
— От кого же мне привет и благодарность?
— А разве вы сами не догадываетесь?