– Та-ак! Наверно, много дивизий сняли немцы с восточного фронта, если сумели оттеснить повстанцев в горы.
– То правда же! – ответил Ушияк. – Но с генералом Лужа все равно надо установить связь. Узнаем, о чем он думает.
– А где он предлагает встретиться?
– Надо посылать человека в Брно.
– Кого пошлем?
– Есть у меня один связной… Надпоручик Дворжак.
Мурзин помрачнел.
– Ян! А ты веришь этому человеку?
Ушияк достал сигарету, размял ее пальцами, прикурил от коптилки и спокойно сказал:
– Верю.
– А я нет! – хмуро сказал Мурзин. – У меня есть основания предполагать, что надпоручик Дворжак или немецкий агент, или просто хочет все у нас разузнать, а потом уйти к бошам.
– Зачем так говоришь? У него есть партийный билет. Он пришел к нам с документом от подпольного комитета компартии. Он доставляет мне хорошие разведывательные данные.
– А тебе докладывали партизаны, как он вел себя в бою над Штавником, когда вас окружили боши?
– Да-а. Они говорили смешные вещи. Они сказали, что Дворжак кричал «ура» и выбегал навстречу бошам. Сказали, что немцы стреляли нарочно мимо него.
– Что же в этом смешного?
– Ну, если он есть немецкий агент, то его послали к нам большие начальники. А в партизан стреляли простые солдаты. Откуда им знать надпоручика Дворжака? Зачем стрелять мимо него? Это мне понять невозможно.
– И все-таки я не доверяю этому Дворжаку. И прошу тебя, Ян, никуда его не посылай.
– Юрий-братор! Ты совсем забыл, что говорил нам генерал Строкач в Киеве.
– Что он тебе говорил?
– Не мне одному, всем нам говорил. Советовал опираться на народ, велел доверять людям.
– Доверяй – да проверяй. Надпоручик Дворжак – это еще не народ.
– А кто будет народ? По-твоему, народ – это большое абстрактное существо. Каждый отдельный человек сюда не подходит. Да? А я думаю, что народ – это ты, и каждый солдат тоже есть народ, И надпоручик Дворжак тоже народ. Не весь, конечно, но все-таки народ. А как я могу не доверять своему народу?
– Зря ты, Ян, так говоришь. Неужели ты считаешь, что среди вашего народа нет предателей, нет фашистов?
– Есть, конечно. В каждом народе бывают предатели. Но, чтобы назвать человека предателем, надо иметь доказательства. Ты можешь мне доказать, что Дворжак предатель?
– Я над этим не один час думал, все «за» и «против» взвесил. И считаю, что его надо немедленно арестовать и выяснить, что это за личность, И если этого не сделаешь ты, то я сам прикажу посадить его под арест! – Окончательно вспылив, Мурзин слез с нар и натянул сапоги. – Я его за пакетом посылал. Ты бы посмотрел, как он выполнил это задание.
– Успокойся, Юрий-братор! Ты совсем забыл башкирский пословица. Ты подумал, что скажут люди, если ты арестуешь надпоручика Дворжака? Скажут, русский велитель не доверяет чехам.
– Неправда, чехи знают, что я им доверяю. Но я не хочу быть ишаком, не хочу быть ослом. Понимаешь? Люди доверили нам свои жизни, и мы не имеем права рисковать ими. Один предатель, такой, как твой Дворжак, может погубить нас всех. Мы слишком многим рискуем.
– Если ты называешь его предателем, расскажи, как ты это узнал?
– Ничего определенного я оказать не могу. Но пакет он принес без печатей. По дороге распечатал его. Все это достаточно подозрительно. И пока мы не выясним всех обстоятельств, его надо изолировать… Ну хотя бы ни в коем случае не отпускать из лагеря, – уже мягче сказал Мурзин.
Но Ушияк с ним не согласился. Он долго и горячо доказывал, что Дворжак не раз ходил связным в различные города Моравии и всегда точно выполнял его поручения. В этот вечер они так и не пришли к единому мнению.
На утро другие заботы заставили их забыть о недавнем споре. К обеду отряды Степанова и Грековского были полностью сформированы, люди знали, куда и на что идут. После короткой пламенной речи Ушияка Степанов первым увел свою группу из лагеря. Вскоре вслед за ним ушел и отряд Грековского.
Мурзин заранее проинструктировал Степанова, чтобы тот поближе связался с рабочими обувной фабрики Бати в городе Злин и выяснил возможность снабжения партизанских отрядов обувью. До начала зимы оставалось совсем немного, и обувь была насущной проблемой. Грековский же получил от Мурзина задание любыми средствами добывать пулеметы и боеприпасы с военного завода, расположенного на самой окраине города Всетин.
Распрощавшись с боевыми друзьями, Мурзин проводил их до первых партизанских дозоров и долго смотрел им вслед, пока последние не скрылись за оголенными ветвями деревьев.
Вернувшись в лагерь, Мурзин прошел к радистам, чтобы послушать сводку Советского информбюро. Только тут вспомнил он вчерашний разговор с Ушияком.
– Вызывай-ка Большую землю! – приказал он молоденькой девушке, дежурившей возле рации.
Когда связь была установлена, Мурзин продиктовал радиограмму в штаб партизанского движения Украины, в которой сообщил о появлении подозрительного человека в партизанском отряде имени Яна Жижки.
Вечером, неожиданно для Ушияка, из Киева был получен приказ:
«В вашем отряде появился сомнительный человек. Немедленно установите неослабный контроль. Примите срочные меры выяснения личности. Строкач».
Прочитав радиограмму, Ушияк искоса поглядел на Мурзина:
– То е твоя работа?
Мурзин молча кивнул и пожал плечами, дескать: «А что же мне было делать?»
– Значит, не хочешь быть ишаком?
– Нет, не хочу, Ян. Хочу быть хорошим другом и добрым советчиком. Только для этого я и прилетел в твою страну.
– Хорошо говоришь. На тебе мою руку. Не будем ссориться. – И, уже пожимая руку Мурзину, добавил: – А надпоручика Дворжака я сам буду проверять, Ты ведь мне веришь?
На том и договорились.
К вечеру над партизанским лагерем разразился проливной дождь. Он застиг Мурзина в лесу, когда тот проверял бдительность патрулей и дозорных. За сплошной стеной дождя скрылись макушки высоких гор. Струи ливня били в лицо, сразу же насквозь промочили одежду. Потоки мутной воды, сметая листву, с бурлящим клекотом катились по склону.
Добравшись до землянки, Мурзин долго не мог растопить печурку. Влажные щепы покрывались шипящей пеной всякий раз, когда пламя вспыхнувшей бересты охватывало их. А холод уже пробирался под мокрую одежду. Зубы выстукивали мелкую дробь. Куртку пришлось снять и разложить на нарах,
Спустившийся в землянку Ушияк тоже промок до нитки. Сбросив пиджак, а за ним и рубашку, он подошел к печурке и плеснул в дверцу бензин из светильника. Только теперь пламя яростно заиграло в железной трубе. Через несколько минут от печурки повеяло долгожданным теплом. Но Мурзина уже бил озноб.