Это было наше последнее сражение с русскими войсками. Дальнейших приказов вступать с ними в бой не поступило, и через несколько дней мы благополучно добрались до советско-финской границы.
Вспоминая то время, когда батальон 12-го полка находился на русской территории, я считаю, что мы не совершили ничего такого, что запятнало бы солдатскую честь. Я твердо убежден в том, что это в равной степени верно и в отношении других военных частей. Так же, как и мои боевые товарищи, я гордился тем, что служу в нашей дивизии. Действительно мне повезло? Повели бы мы себя бесчестно, окажись в более сложной обстановке, иной, чем та, где нет никаких сомнений в том, где друг, а где враг?
He знаю, но мне кажется, что наше чувство чести ничем не отличалось от чувства чести любой другой боевой части. То же касалось и русских солдат. Обе сражающиеся стороны были обычными людьми, молодыми мужчинами, которые не хотели умирать; которые любили и были любимыми; которые желали лучшей жизни, такой, как они понимали ее.
Куусамо стало местом, где ярко проявилась наша готовность выполнить солдатский долг.
Батальон добрался до деревни утром, простояв несколько дней на знаменитой линии Маннергейма, полосе укреплений, протянувшейся от Куусамо до самой границы. Здесь 12-й полк занял позиции арьергарда армейского корпуса. Остановка была короткой. Ночью нам предстояло выступить дальше, предположительно в направлении Рованиеми. По всей деревне тыловые части готовили к эвакуации или уничтожению боеприпасы и снаряжение, которые накопились за долгие годы на главной базе снабжения дивизии. Чувствовалось, как растет напряжение, обычно предшествующее срочному отступлению.
Незадолго до вечера я отправился вместе с Шапером поискать где-нибудь в деревне запасные части к пулемету. Проходя мимо церкви, мы поразились необычному зрелищу. Несколько саперов занимались на колокольне чем-то непонятным.
— Что это вы здесь делаете? — спросил Шапер одного из них.
— Снимаем колокола, — последовал ответ. — Спасаем их.
— Зачем? — удивленно спросил Шапер.
— Чтобы они благополучно дождались окончания войны, — ответил один из солдат. — Мы закопаем их во дворе церкви.
— От кого же вы их спасаете? — полюбопытствовал я. — Мне кажется, что для финнов война уже окончена, они же заключили мир с Советами.
Сапер посмотрел на меня таким взглядом, что я тут же понял бессмысленность своего вопроса.
— Оглянись вокруг, парень. Разве в деревне остался хотя бы один финн? Они все покинули свои дома, опасаясь вторжения русских. Они не верят в мир с Россией. Местные жители хорошо знают, что такое приход Красной Армии.
— Если местные ушли, то, значит, вы делаете это без их ведома? — задал вопрос Шапер.
— Да, конечно, по велению собственного сердца. Финны и сами сделали бы это, будь у них время и необходимые средства. Колокола вряд останутся целыми, когда русские все-таки уйдут отсюда. Если, конечно, финны смогут и захотят вернуться.
Мы отправились дальше по своим делам, размышляя о только что увиденном. Неожиданна на глаза нам попался мотоцикл, который резко развернулся и неожиданно остановился перед нами. Из коляски выпрыгнул какой-то офицер. В следующее мгновение я узнал в нем Маннхарда.
Мы отсалютовали ему, но он жестом приказал нам воздержаться от рапорта. Мы были рады видеть друг друга живыми и здоровыми. В последний раз я видел Маннхарда близ Сеннозера, когда он уходил вместе с десантом, о чем я и поспешил сообщить ему. Тот, в свою очередь, сказал, что слышал о наших действиях в Тухкалле.
Как выяснилось, Маннхард командовал арьергардом разведывательного батальона и собирался в ближайшее время покинуть деревню. Он признался в своем глубоком восхищении нашим батальонным командиром Хансеном. В Куусамо, во время нашего пребывания на линии Маннергейма, только и говорили о бое в Тухкалле. Лишь сейчас, слушая Маннхарда, я понял, насколько опасна была сложившаяся там обстановка. Очень многое в ней зависело от инициативы Хансена и умелых действий полка, благополучно выбравшегося из смертельной ловушки.
Я с радостью рассказал о картине, увиденной только что в церкви, еще не ведая о причастности Маннхарда к этому делу.
— Я знаю, — сказал он, лукаво улыбнувшись. — Я имею к этому небольшое отношение, потому что именно из-за этой церкви я и задержался здесь еще на один день.
После этого он рассказал мне о том, что когда наблюдал за финнами, покидавшими деревушку, то вспомнил одну девушку, Лотту из Тампере, как он назвал ее, с которой познакомился здесь. («Лотта Свярд») — финская женская организация, занимавшаяся помощью финской армии, нередко в непосредственной близости от передовой. Состоявших в ней женщин часто называли Лоттами. — Прим. автора.) Он познакомился с ней раньше, во время трехдневного отпуска накануне праздника Нового года. Они мгновенно влюбились друг в друга и провели вместе два замечательных дня. Они отправлялись на прогулки и подолгу разговаривали, сидя у костра. Однажды они проходили мимо церкви и услышали, что там идет служба. Девушка затащила его внутрь. Маннхард не понял ни слова из проповеди пастора, однако был тронут скромным внутренним убранством храма, сложенного из бревен. Когда они вышли и проходили возле колокольни по церковному двору, их буквально очаровал сладкозвучный колокольный звон. После того как его возлюбленная отправилась выполнять какое-то задание своей организации, он больше ничего о ней не слышал. Должно быть, она потеряла номер его полевой почты.
Теперь, вернувшись в Куусамо и увидев эту самую церковь, он был огорчен мыслью о том, что колокола могут быть безвозвратно потеряны, если о них не позаботиться прежде, чем сюда придут русские. На следующий день после приезда он договорился с командиром саперов, проявившим понимание к его довольно необычной просьбе.
Я сказал, что это было прекрасное намерение и действительно благородное дело, ведь такие поступки стали в последние годы большой редкостью.
— Не стоит уделять этому много внимания, — ответил Маннхард. — Мы не слишком часто проявляем великодушие к бедным людям, страдающим от войны. Тем более что нам это не трудно. Кто знает, как нам придется отнестись к ним в будущем, если их армия не позволит нам мирно покинуть территорию их страны.
— Вы на самом деле считаете, что финны могут повернуть оружие против нас, когда мы вынуждены спешно покинуть Финляндию?
— Сказать точно ничего не могу, но мы скоро это сами узнаем. Я отправляюсь в Кемь. Мой батальон будет дислоцироваться где-то между Кемью и Оулу.
— Неужели? Но ведь оттуда до Норвегии очень далеко.
— Верно, но верховное командование крайне встревожено обстановкой именно в этом районе. Начальство считает, что с учетом особенностей рельефа финны могут сосредоточить там мощную военную группировку, угрожающую безопасности нашего южного фланга.
— Судя по всему, вы очень хорошо информированы. Такие, как я, многого не знают, — заметил я.