— Что же случилось с телом Маннхарда?
— Мы ничего не знаем о нем, — ответил Хервег. — Извини, друг. Было бы самоубийством попытаться забрать тело. Уверен, что финны похоронили его со всеми почестями.
Я ответил, что хочется верить в это. Маннхард с радостью бы воспринял известие, что задуманная им операция успешно выполнена. Старик продолжил свой рассказ. Шведы встретили их радушно — осмотрели и подлечили тяжелораненых и поездом переправили в Норвегию. Остальным разрешили вернуться в свои части. Им позволили сохранить оружие и снабдили бензином для машин. Два шведских врача проводили их до самой границы. Наши товарищи пересекли в нижнем течении реку Муонио и прибыли в Киттилэ всего несколько дней назад.
Прошло больше часа. Мне нужно было возвращаться на место. Я попрощался и пожелал однополчанам удачи. Хервег проводил меня до дверей. Прежде чем уйти, я услышал, как врач сказал ему, что его отправляют вместе со следующим транспортом, который отъезжает через час. К сожалению, нам так и не представилась возможность спокойно поговорить наедине. Я узнал, что те, кто участвовал в операции под Торнио, сумели без потерь добраться до своих. Хервега ранило спустя несколько дней где-то между Кемью и Торнио. По его словам, большая группировка финнов атаковала Кемь с юга и одновременно несколько островов, расположенных возле побережья.
Однако они не выполнили то, чего требовали от них русские, и не стали окружать и уничтожать немецкую боевую группу, оказавшуюся в этом месте. Бои были ожесточенные, и обе стороны понесли внушительные потери. Говорят, что сама Кемь лежит в руинах.
Когда я вернулся на наши квартиры, то застал товарищей за превосходным занятием — они пили коньяк. Мы, наконец, обрели пристанище и крышу над головой, а завтра нас ждал день отдыха. Я охотно присоединился к компании. Мне было приятно находиться в их обществе, слышать их голоса и смеяться их шуткам. Коньяк немного унял мою печаль, и в моем сознании появилась мысль о том, что эта война, видимо, подобно всем прочим войнам, идет своим чередом, не обращая внимания на высокие принципы, цели и правила и всех тех, кто ими руководствуется. По этой причине лучшие погибают первыми.
Прежде чем приступить к описанию событий, произошедших в Муонио, хочу еще раз вернуться к судьбе Маннхарда. Странная все-таки вещь подсознание. Она заставляет нас делать то, что диктуется некими потаенными причинами, и в конце концов позволяет нам открыть то, что полно скрытого смысла. Написав о смерти Маннхарда, я перелистал карманную Библию, которую несколько дней назад капеллан подарил мне для спасения моей души. Я случайно наткнулся на строчки из Евангелия от Иоанна: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Сначала эти слова поразили меня своей красотой, но чуть позже я понял, что они могут послужить прекрасной эпитафией для Маннхарда. Если бы понадобилось сделать надпись на могильном камне для места его последнего упокоения на берегу Ботнического залива, то ничего лучше этих слов и найти нельзя. На мой взгляд, они отражают истинную суть характера этого человека и раскрывают главное значение обстоятельств его жизни и смерти. Они также подытоживают короткие жизни всех других добровольцев, погибших на этой войне.
Два года назад, в конце октября 1944 года я был далек от того, чтобы искать утешение в Библии. Было очевидно, что-то языческое в том, как я пытался облегчить свое горе, услышав печальную весть от Хервега и Старика. Когда мы покинули Киттилэ, на глаза мне в очередной раз попался косяк диких гусей, летящих по осеннему небу и резкими криками возвещавших о себе. Они, как всегда, летели, невзирая на войны и границы.
И если осенью вернуться нам не суждено,
Прощайте навсегда!
Я до сих пор помню слова этой песни, которые приобретали для меня иной смысл в те часы долгого марша на север. Да, я встретил на войне новую осень, и многим из нас не суждено вернуться домой из этих высоких широт. Казалось, будто вольные птицы говорят нам: «Выполните ваше боевое задание. Следуйте своему долгу так, как мы следует зову природы!» Через несколько дней мы снова вступили в бой.
Он начался примерно в пятнадцати километрах к югу от Муонио, куда мы прибыли после тяжелого трехдневного похода.
Деревня находится на берегу реки Муонио, являющейся в этом месте естественной границей между Финляндией и Швецией. Здесь дорога Рованиеми — Киттилэ встречается с дорогой из Торнио, которая тянется вдоль границы на север из Ботнического залива до норвежского побережья Баренцева моря. В те дни эта дорога была единственной возможностью выбраться из Финляндии и была переполнена войсками, двигавшимися на север. Для финнов этот перекресток путей стал местом главных оперативных действий против немецких войск, все еще находившихся на территории Финляндии.
Однако в те дни я плохо представлял себе общую обстановку, которую сегодня сумел восстановить при помощи карт. Будучи простым командиром взвода, я знал лишь то, что Муонио остается у нас в тылу и мы по какой-то причине не можем оставить это место до конца месяца. Несколько дней нам придется вести здесь бои. Поступил приказ, согласно которому 12-й горно-пехотный полк войск СС должен блокировать дорогу из Киттилэ, тогда как нашему полку предписывалось сделать то же самое с дорогой из Торнио, чтобы отразить наступление врага с юга.
В тот день мы видели, как последние части боевой группы покинули Кемь — Торнио и прошли мимо наших позиций. Егерские части, принимавшие участие в боях нескольких последних недель, устало брели на север. За ними следовала горная артиллерия, точнее караван мулов, тащивших разобранные орудия. Время от времени проезжали грузовики, затем, наконец, прошагал егерский батальон нашего полка, до этого находившийся в арьергарде. Наши войска под покровом темноты продолжали марш на Муонио и далее на север. Им предстояло пройти еще несколько сот километров.
Пока мы готовили оборонительные позиции и занимали окопы по обе стороны дороги, нашему пулеметному расчету поступил приказ защищать правый фланг батальона.
— Правое ограничение огня — шведская граница, — сообщил Шапер, указывая на карте на голубую нитку реки. Для того чтобы добраться до берега, нужно было пройти по лесу всего один километр. Туда следовало отправить разведывательный дозор, потому что оголять дорогу было нельзя — в любой момент финны могли прорваться на нее с обеих сторон. Мы вошли в лес и отправились в указанном направлении. Чем больше мы углублялись в него, тем тревожнее становилось у меня на душе. В лесу явственно ощущался запах врага — где-то рядом, впереди, на полевой кухне готовилось пища.
И все же мы выбрались к берегу реки, не вступив в боевой контакт с противником, и нашли бревенчатый домик, названный в качестве ориентира. Там мы установили наш пулемет. Обыскав хижину, мы поняли, что совсем недавно в ней кто-то был. Об этом свидетельствовали еще теплые угли в печи и остатки еды на столе. Тем не менее следов финских солдат мы так и не нашли. Рядом протекала река. Всего в нескольких метрах от нас она с шумом несла свои воды на юг. Ее ширина составляла примерно триста метров. Глубина была, видимо, не слишком велика. Противоположный берег представлял собой спокойное, почти идиллическое зрелище: лес, крошечный поселок, красные крашеные стены коттеджей с белыми наличниками окон. Их жители занимались своими повседневными делами, явно не замечая нас. Когда наступил вечер, в домах зажглись огни, отбрасывая яркие отсветы на водную гладь реки.