Эта перемена была едва ощутима, но что-то все же говорило Житкову: Мейнеш принял решение. Больше того, Житкову показалось, что Мейнеш готов ему поверить, поверить вопреки собственному желанию, невзирая на то, что вся игра Житкова была шита белыми нитками и самого Житкова, будь он на месте Мейнеша, никогда бы не обманула.
Мейнеш в раздражении повторил:
— Да, жаль, что депеша капитана до меня не дошла.
— Уведомление должно было быть передано вам. Только вам. Он не хотел открыть этой тайны никому другому. Все остальные на судне, где я буду играть роль самого капитана, должны думать, будто имеют дело с самим Витемой.
— Недурно придумано… Мне это нравится, — невесело пробормотал Мейнеш. — Вы не лишены фантазии.
— Вы поступили бы умно, поверив мне. Я думаю, что мы с вами уживемся.
Житков поглядел на свои ручные часы с изображением медузы, подаренные недавно ему Найденовым, — те самые, что были получены от Зуденшельда. Он не имел иного намерения, как только узнать время. И если бы в этот момент Мейнеш не крякнул с особенной многозначительностью, ему, наверное, и в голову бы не пришло сказать:
— Вот подарок капитана…
Это было сказано без всякого умысла, но вопрос, тут же заданный Мейнешем, навел Житкова на догадку: «Уж не замыкается ли на этих часах цепь Витема — Зуденшельд?»
— Не хотите ли вы сказать, будто он вам дал эти часы?
Было ясно: Мейнеш имеет в виду Витему, и часы ему безусловно знакомы.
Поэтому он смело подхватил:
— Вот именно! И при этом он сказал: «Передайте Юстусу, что я приказываю ему не забывать, что в вашем лице перед ним — я». — Житков усмехнулся: — Видите, вы не должны забывать, что перед вами командир корабля. — И, внезапно меняя тон, с резкостью бросил: — Встать по форме!.. Встать!.. У вас приготовлен мой вермут?
— Да, капитан.
— Подайте.
Мейнеш с минуту медлил. Потом повернулся, как того требовал устав, и вышел, осторожно притворив за собою дверь.
Житков и сам не знал, почему он верил, что все обойдется хорошо. Ведь если здраво рассуждать, через несколько минут должна была бы распахнуться дверь и десяток сильных рук… Но, как известно, далеко не все, что происходит в жизни, диктуется здравым смыслом. Многое происходит вопреки ему.
Житков зарядил пистолет и положил в карман запасную обойму.
В коридоре послышались шаги нескольких человек… Шаги замерли у двери.
Раздался осторожный стук. Житков ощупал пистолет:
— Войдите.
Первым вошел Мейнеш. Ставя на стол бутылку вермута и рюмку, он сказал, не глядя на Житкова:
— Вас желает видеть капитан-лейтенант.
— Пригласите его и принесите вторую рюмку.
Когда Мейнеш отворил дверь, приглашая войти первого офицера, Житков увидел за спиной того еще несколько человек. Рука крепче сжала в кармане рукоять пистолета. Но он с улыбкой встретил офицера.
Мейнеш принес вторую рюмку и вышел.
От первого офицера Житков узнал, что в ответ на его рапорт, отправленный по радио гитлеровскому командованию, прибыло то «особое» задание, которое должна была выполнить лодка. Операция была задумана довольно хитро и в случае успеха сулила большие неприятности советскому флоту: лодка входит в узкий пролив, соединяющий с морем бухту Сельдяную, где укрылась небольшая, но важная для советского командования база. До сих пор считалось, что база в Сельдяной вовсе не известна противнику. А по плану операции лодка Витемы расставляет в проливе мины и уходит. После этого немцы ночью на малых кораблях подходят к соседней с Сельдяной бухтой, слабо охраняемой Кривой губе, и тайно высаживают десант. Все эти сведения, по-видимому, добытые гитлеровской морской разведкой, вполне соответствовали действительности.
Задача гитлеровского десанта — проникновение к Сельдяной бухте с суши. Вторая группа немецких кораблей производит демонстрацию против Сельдяной и выманивает советские корабли на расставленные подводной лодкой мины. Десант с суши совершает налет на базу.
В инструкции, принятой по радио, пока спал Житков, был дан точный распорядок всех фаз этой операции.
Не меньше, чем этот план, заинтересовало Житкова и то, что во всех пунктах инструкции, касающихся лодки, говорилось, что она «действует, используя свою тактическую особенность».
Как Житков ни ухищрялся, ему не удалось незаметно выудить от офицера ни единой фразы, которая могла бы разъяснить, в чем же эта особенность заключается. А задать прямой вопрос он, понятно, не мог. Единственное, что он понял: данный поход лодки является первым боевым испытанием этой «тактической особенности».
Исследовав все механизмы лодки и ее вооружение, Житков не обнаружил ничего, что могло бы считаться этой особенностью. А время шло. При всей дисциплинированности офицеров Житков угадывал в их глазах немой вопрос: «Когда же мы приступим к выполнению задания?»
Когда сменившийся с вахты старший офицер пришел вечером к командиру за распоряжениями, то застал его изучающим карты района предстоящей операции. К удовольствию помощника, Житков сказал:
— Завтра приступим к выполнению задачи.
— Разрешите взять у вас карту. Я должен инструктировать штурмана.
— Нет, — отрезал Житков. — Корабль поведу я сам.
Это решение удивило офицера, но Житков предупредил готовый сорваться у него вопрос:
— Задание очень серьезное. Я лично отвечаю за него от начала до конца.
— Каждому из наших людей, я, не колеблясь, доверил бы не только любое задание, но и собственную жизнь, — заметил офицер.
— Речь идет сейчас не столько о моей или вашей жизни, сколько о выполнении задания. Такой ответ я предпочел бы услышать от своего офицера.
Помощник покраснел. Житков отпустил его молчаливым кивком головы.
Едва успели затихнуть шаги капитан-лейтенанта, как в дверь осторожно постучали. Это был Мейнеш с ужином на подносе. Он молча поставил кушанья на стол и исчез. Потом так же молча убрал посуду. Он действовал, как самый исполнительный буфетчик.
Перед тем как Житков лег спать, к нему снова зашел Мейнеш. Вполголоса, но настойчиво он спросил:
— Мне очень важно знать: что с капитаном?
— То, что и должно быть…
Мейнеш испытующе посмотрел на Житкова.
— Должен ли я понять вас так, что капитан… в руках русских?
После секунды колебания Житков ответил на вопрос вопросом:
— А если… так?
Мейнеш покачал головой.
— Это было бы очень печально. — И решительно заключил: — Грубая ошибка!
— Как вы сказали?
— На вашем месте я бы предоставил ему возможность бежать.