Знаменосцы вскинули флаги с молниеобразной буквой «S» в белом круге – символом гитлерюгенда. Грянул оркестр. Длинный загорелый парень в шортах и белых гетрах, фюрер местной организации, выбросил руку, и тут Павел увидел вышедшего из огромного лакированного лимузина высокого молодого человека. В традиционном френче с золотым значком нацистской партии под клапаном левого кармана, в портупее и бриджах, он напоминал счастливчика-генерала, хотя на плечах не красовалось никаких отличий. На сытом белом лице играла улыбка, та поощрительно-самодовольная улыбка начальства, какая появляется при желании похвалить подчиненного. Он приподнял подбородок, поджал капризный рот. Начинающее полнеть тело дернулось, правая рука тренированно взлетела вверх.
– Хайль Гитлер! – разом выдохнули шеренги.
Барабанщики выбили дробь.
– Кто это? – спросил Павел, покосившись на окаменевшего от волнения Хохмайстера.
– Рейхсюгендфюрер Бальдур фон Ширах…
Ширах обошел строй, потрепал по щеке двух-трех мальчиков, снова вскинул руку, иопять шеренги прокричали «хайль». Потом он неторопливо уселся на заднее сиденье «опель-адмирала». Маленькие гитлеровцы с кинжалами на поясах под барабанный бой двинулись следом за машиной.
Площадь опустела. «Хорх» нырнул в улочку одно– и двухэтажных светлых домиков, обсаженных кленами и вязами.
– Как называется этот район? – спросил Павел.
– Карлсхорст, – ответил Хохмайстер одними губами.
Неожиданно показались высокие чугунные ворота. Шофер дал короткий гудок. Из проходной выскочил фенрих, нажал на кнопку электродвигателя. Черные створки легко раскатились по сторонам.
Училище размещалось в старых, кайзеровских времен, зданиях с метровыми стенами и узкими окнами. Стандартные, лишенные всяких украшений дома ограждали квадрат асфальтированного плаца. Поодаль стояло караульное помещение с гауптвахтой. Позади казарм зеленел большой парк. Нырнув под арку, «хорх» миновал озеро и подкатил к замку с двумя островерхими башенками по бокам. У подъезда Волков и Клевцов увидели группу офицеров в парадных мундирах. Немцы с интересом разглядывали гостей. Вперед выкатился маленький толстячок в витых золотистых погонах.
– Генерал Леш – шеф училища, – проговорил Хохмайстер и отступил шаг назад.
У генерала поблескивали хитрые глазки, румяные щеки выпирали над жирно лоснящимся крошечным носиком. «Экая симпатичная хрюшка», – подумал Павел. Не оставляя времени для перевода, Леш рассыпался в комплиментах, стал разглагольствовать о давней немецко-русской дружбе, начавшейся со времен Петра и Екатерины, о сотрудничестве в борьбе с английской плутократией.
Затем гостям показали классы и наглядные пособия. На полигоне позади парка провели учебный бой пехоты против танков. Внимание Павла привлекли одежда и обувь танкистов. Они были в черных куртках, свободных, сшитых по росту. Можно легко нырять в люк и выскакивать, ни за что не цепляясь. Высокие ботинки на трехслойной подошве не скользили по броне, нога хорошо держалась на педали сцепления, свободно сгибалась и чутко ощущала механизм управления.
Учебный бой не рассчитывался на слабонервных. Метрах в пятистах от танков выстраивалось отделение фенрихов в полной солдатской выкладке – с ранцами, шинельными скатками, оружием, гранатами, шанцевым инструментом. По сигналу ракеты танкисты заводили моторы и устремлялись на пехоту. За то время, пока танк преодолеет полукилометровое расстояние, фенрихи должны вырыть окопчики, пропустить над головой танки и бросить гранаты в моторное отделение. Того, кто оказывался менее проворным, танк мог покалечить.
Вечером генерал Леш в честь «русских друзей» устроил ужин. Он проходил в небольшом помещении столовой. Рядом с германским знаменем висел советский флаг. Павел пил терпкий рейнвейн, ел отварные мозги с клецками, пахучий аллагаусский сыр и сушеные ржаные хлебцы – пумперникель, совсем не подозревая, что через несколько лет эта столовая станет известной всему миру, здесь будет подписан Акт о капитуляции фашистской Германии и поставлен конец самой кровавой войне из всех, какие знала история. Неподалеку от него сидел тот же молчаливый Маркус Хохмайстер с холодным лицом и короткой стрижкой, открывавшей крепкий плоский затылок.
Лишь на обратной дороге из Германии Волков признался:
– А я тебя заочно давно знаю. Жена твоя Ниночка – моего друга дочь. Звала меня дядей Лешей.
– Она же немка!
– Так не все немцы фашисты. Отец и мать ее были видными коммунистами и погибли на своем, как говорят, посту.
– Чего же никогда не заходили?
– В разъездах был. Теперь непременно навещу.
Но Алексей Владимирович так и не пришел. Видно, опять уехал куда-то…
После возвращения Павел снова взялся за свой противоминный трал. По приказу генерала Воробьева на заводе «Дормашина» в Рыбинске изготовили экспериментальный образец. Он составлялся из дисков – гладких и с зубьями вперемежку. Специальными тягами на шатунах трал должен крепиться к буксирным крюкам танка Т-34. Однако для испытаний такой танк заполучить не удалось. Приехавший на заводской полигон представитель автобронетанкового управления инженер-майор Ворошилов посоветовал воспользоваться пока обычным трактором ЧТЗ. Петр Климентьевич, невысокого роста, коротконосый, с лукавыми, как у знаменитого отца, глазами, хорошо знал Павла и ту нелегкую обстановку, в которой протекала работа. Он был чуть ли не единственным человеком в ученом совете управления, кто поддерживал проект. Сам не раз попадал под жернова перестраховщиков и теперь догадывался, в каком состоянии находился Клевцов.
– А как же спасем водителя? – спросил Павел.
– Так ведь сел на коня – ехать надо, – с улыбкой ответил Ворошилов. – Навесим на мотор и кабину броневые листы, просверлим щель для обзора…
На другом предприятии добыли стальной лист, разрезали по разметкам, сварили их и надели на мотор и кабину. Трактор превратился в короб, отдаленно напоминавший броневик времен гражданской войны.
Павел не спеша осмотрел крепежные узлы, потрогал броневые плиты, прошелся по дороге, где были заложены заряды с нарастающим весом тротила. Невдалеке от самой большой мины вырыли окоп. Потом он вернулся к трактору, посмотрел на водителя – старого заводского испытателя.
«А ведь у него дети, внуки, – подумал он. – Буду испытывать сам». Многое он ставил на карту, чтобы главное испытание передоверять другому. Не страшно, если взрывы разнесут диски или погибнет он сам. В конце концов, никто не застрахован от жертв. Но если погибнет ни в чем не повинный испытатель с завода – от неосторожности, страха, запоздавшей реакции, – то за его смерть придется расплачиваться крахом самого изобретения, гибелью всех надежд.
– Покури, Сергеич, попробую сам, – Павел произнес эту фразу таким будничным тоном, словно речь шла о рядовой прогулке.
Водитель уступил место. Павел взялся за рычаги. О том, что конструктор собрался испытывать трал сам, догадался майор Ворошилов. Он подбежал к трактору, закричал, перекрывая грохот дизеля: