Виталька был на сантиметр выше меня, поэтому и стоял в строю левее рядового Иванцова. А если уж представляться по полной программе, то зовут меня Константин Данилович Иванцов, одна тысяча девятьсот восемьдесят затертого года рождения.
— Что же произошло? — не унимался Арончик. Он был дотошный малый, всегда и во всем старавшийся докопаться до сути.
— Валет драпанул с губы, черт бы его побрал, — пробубнил Виталька, — а мы теперь отдувайся.
Валетом в роте звали Жорку Вышневца — из-за его пристрастия к картам. Он ко всем приставал с просьбой сыграть в «двадцать одно» или «козла», на худой конец в «подкидного», только непременно на интерес. К картам Вышневец пристрастился на зоне. Он уже отсидел два года за грабеж и, как малолетка, был выпущен досрочно. В прежние времена его к десантным войскам не подпустили бы и на пушечный выстрел, а теперь гребут в армию всех без разбора. Отлавливают ребят призывного возраста на улице, как это сделали со мной, и могут прислать в часть кого угодно, даже наркомана или дебила, которых через пару месяцев все равно придется увольнять.
Жорка залетел на губу, похоже, надолго. Ему грозил дисбат, если не больше. Дело в том, что три дня назад капитан Боярышников случайно обнаружил у него под матрацем пистолет Макарова, аккуратно завернутый в промасленную тряпочку и явно приготовленный для транспортировки. У ротного глаза полезли на лоб от такой находки. В полку поднялся шум: откуда у солдата оружие? Как могло попасть к нему?.. Кто только ни пытал Валета — и особист, и комбат, и начальник штаба, — Вышневец молчал, как партизан на допросе. Дошло до бати, но даже Гривцову — а командир полка у нас самая авторитетная личность — Валет ничего не сказал, и тот с ходу отправил его на гауптвахту, приказав провести самое тщательное дознание…
Раздалась команда «смирно», и перед строем роты вышел капитан Боярышников. Худощавое с впалыми щеками неулыбчивое лицо его было свирепым. В свете фонаря, стоявшего у казармы, светлые глаза ротного были темны, как омуты.
— Позор! — прохрипел он простуженным басом. — Пятно на всю роту! Подследственный рядовой Вышневец, убив часового, бежал с гауптвахты и дезертировал.
Кто-то из солдат ахнул, по строю прокатился возмущенный гул.
— Вижу, вы разделяете мое негодование, товарищи десантники! — еще громче и злее прокашлял Боярышников.
— Шкуру с него спустить треба! — не выдержав, гневно крикнул стоящий позади капитана Сом — так все мы звали старшину роты прапорщика Ивана Сомянина. Он даже внешне походил на эту рыбу: фигура плоская и широкая, руки короткие, как плавники, а лицо бульдожье, с длинными усами и белесыми глазами навыкат. Мужик он был свирепый, спуску никому не давал. Влепить пару нарядов вне очереди солдату за малейшую провинность для него было раз плюнуть. По возрасту Сом в отцы нам годился: ему было под сорок, по нашим меркам старик.
Сзади, урча и подвывая, подкатили три грузовика.
— Едем ловить этого гада, мать его!.. — прорычал ротный. — Будем прочесывать лес к северу от расположения части. Наиболее вероятно, что Валет рванул именно туда.
Боярышников сам не заметил, как назвал Вышневца по кличке, чего прежде не делал. В разговорах с подчиненными он всегда был сух, корректен и строго официален, матерок допускал лишь в крайних случаях.
— Беглец вооружен, — предупредил Сом, раздавая патроны. — Подонок прихватил автомат убитого часового и в случае чего…
Он не закончил фразы, но мы прекрасно поняли, что старшина имел в виду. Валет, не задумываясь, если ему наступят на хвост, откроет пальбу по своим.
«МАЗы», конечно, машины большегрузные, но и в роте народу много. Вдобавок нам придали еще взвод связи батальона, чтобы фронт прочески леса был пошире, так что в кузовах нас набилось как сельдей в бочке. Сидели впритык, зажав автоматы между колен, зато не так трясло. Проселочные дороги в округе, как, впрочем, по всей России, отвратительные. Ухабы и рытвины попадаются такие глубокие, что колеса ныряют в них по самые оси. В такой момент рта не раскрывай — вмиг язык прикусишь, однако Букета это не остановило. Первостатейный болтун, он, клацая зубами, громко возмущался:
— Какой же сволочью надо быть, чтобы своего же брата-солдатика пришить ни за что ни про что. Дерьмо собачье!..
— А то ты его не знаешь, — пискнул Арончик. — Валет на все способен!
— Да уж, редкий гад, — прогудел сидящий напротив сержант Андрей Зарубин. — Я все время ждал от него какой-нибудь подлянки.
Наш командир отделения был здоровенным сельским парнем, умевшим махать пудовыми кулаками и тоже, как Сом, не дававший никому спуску, особенно «карасям» — начинающим служить первогодкам.
Но и он, как я давно заметил, опасался Вышневца и никогда на него не наезжал, даже в наряд редко ставил.
Мы ехали уже, наверное, полчаса. Неугомонный Букет по этому поводу не преминул заметить, что далеконько, мол, удрапал, судя по всему, этот мерзавец. И тут машины встали, да так резко, что не ожидавший этого Арончик пребольно боднул меня кумполом в подбородок.
— Прости, Костенька, — пробормотал Лева.
— Поаккуратней надо быть, — буркнул я, потирая пальцами ушибленную скулу. — Так и покалечить недолго…
По команде «Выходи!» мы высыпали из кузовов и сгрудились возле машин. Было еще довольно темно, но небо на востоке заметно светлело. Взводные развели нас по направлениям, указанным капитаном Боярышниковым. Вытянувшись в цепь, довольно пока густую, чтобы можно было разглядеть соседей справа и слева, мы осторожно двинулись по лесу.
Минут через двадцать откуда-то вынырнул ротный, сказал, что справа скоро будет просека. Она свежевспахана. Не исключено, что беглец оставил там следы, поэтому смотреть особенно внимательно.
Вскоре мы действительно вышли на широкую просеку, на которой лежали столбы. Очевидно, здесь собирались ставить высоковольтную линию электропередачи. Но сколь тщательно мы ни обследовали здесь землю, никаких следов не обнаружили.
— Ускорить движение! — скомандовал Боярышников.
Рассвело уже настолько, что стали видны кусты между деревьями, о которые мы то и дело спотыкались, и глубокие впадины, куда можно было запросто загреметь и трахнуться башкой о какой-нибудь пень.
Прошло еще около часа. Поиск продолжался, но ни малейших признаков беглеца обнаружить не удавалось. И вдруг!.. Когда мы вышли к ручью с заболоченными берегами, заросшими камышом и осокой, Зарубин остановился и закричал:
— Сюда все! Есть! Тут он был, глядите!
Мы бросились к сержанту. На топком берегу ручья отчетливо выделялся длинный след и рядом широкие вмятины.
— Точно, — прогудел Сом, подошедший вслед за ротным. — Тут он шлепанулся. Видите вмятинку? — показал старшина на овальную ямку. — Це ж явно от автоматного приклада. Он як вставал, на оружие опирался. — В речи прапорщика частенько проскальзывали украинизмы. Сомянин хоть и был чистопородным русаком, но родился и вырос на Полтавщине.