— Гриша. Ты только не так сразу, ладно, — девушка встала со стула и пересела на кровать.
— Тань, ты что? Мы же не собирались?
Таня молчала. Произнести хоть слово в эти секунды было подвигом. Она опустила голову, взялась руками за коленки и со всей силы боролась с собственным стыдом. Он словно гиря тянул куда-то вниз, но невидимые крылышки, в ожидании чего-то настоящего, уносили вверх. Маленькая девочка изнутри шептала ей: он хороший, не бойся, это будет ваша тайна, это жизнь в которой так и должно происходить.
— Тань, ты это серьезно? — вновь спросил радист.
«Какой он все-таки дурак слепой», — подумала девушка. Она подняла голову, и Гриша увидел, как по ее щеке скатилась слезинка.
— Ладно, не плачь, я ща все… не бойся, все нормально, — Григорий схватил стул поставил его у кровати, достал из вещмешка фляжку со спиртом, схватил со стола стаканчики и сел рядом с Таней. Солдат немного провалился в мягкой кровати и качнувшись подвинулся и оказался рядом с ней. Гриша замер с фляжкой и стаканами.
— Наливай уж, — выдавила из себя Таня.
— Да-да, ща, — солдат поставил стаканчики, налив в них спирт, положил фляжку и произнес: — Давай, так легче будет.
Они одним глотком выпили обжигающий спирт. Григорий вскочил, схватил со стола хлеб с салом и подал его девушке. Второй кусок откусил сам и вернулся к ней. Кровать качнулась, они посмотрели друг на друга и солдат тихо, чтобы не испугать, обнял ее и поцеловал. Ему было страшно, он не знал, что и как дальше делать, но руки, как будто сами по себе, стали расстегивать пуговицы на гимнастерке.
Пламя свечи задрожало. Страшные тени — свидетели, попрятались по углам. Григорий прижал к себе девушку, дотронулся до волос и, закрыв глаза, увидел ее в красивом платье, танцующую в клубе. Ему показалось, что он видит себя со стороны. Он танцует с Таней и этот вальс продолжается. Невидимые волны подхватывают и кружат их среди цветов. Ему казалось, что вокруг лето, и он почему-то плывет на лодке по цветущему лугу. Затем этот луг закончился, и он поплыл по пшеничному полю. Это золотое море качалось, и он качался вместе с ним. Где-то рядом, словно бабочка летала Таня, и он ловил ее, стараясь не помять крылышки.
Гриша открыл глаза и увидел висящее на стуле платье. Таня, сжавшись комочком, пряталась у него под рукой. Он убрал пальцами волосы, немного сдвинул одеяло и, прикоснувшись губами, поцеловал ее. Девушка, словно спящая красавица, открыла глаза и, улыбнувшись, спросила:
— Что, все? Случилось?
— Я сам не знаю, — ответил растерявшийся солдат.
— Ну а я, знаю, — хихикая, ответила Таня. — Случилось.
— Раз случилось, тогда давай за Новый год выпьем!
— А при чем тут Новый год?
— Теперь он точно запомнится. Ты уж извини, что я тебя тронул.
— Ты тоже меня извини, что я тебя потрогала.
— А ты-то тут при чем?
— При том, дурень, ты мой. Обещай, что больше никуда лезть не будешь.
— Тань, ну мы сейчас тут, под одеялом, а ты о серьезном. Я тебе не отвечу, но кое-что скажу. Война не любит когда ее пытаются обмануть, специально наказывает, но верить нужно. Вот, просто без объяснений, верить и все. В этом какая-то сила есть, она помогает и спасает. Главное не врать самому себе. Если подумаешь — верю, а сам засомневался — все — проиграл, а значит погиб. Вот и ты верь и все. А если меня куда пошлют, опасное задание дадут, сама знаешь, я отказаться не смогу.
— Ну хорошо, тогда давай за Новый год выпьем. Обещаю, буду честно верить, что мы сможем выжить на этой войне. А главное, я знаешь, как сильно буду верить, чтобы ты не погиб, все силы на это отдам.
— Спасибо, Таня. Я знаешь, как тебя люблю?
— Как?
— Очень, очень, очень сильно!
— Я тебе верю, люблю и знаю, что мы будем вместе.
Григорий закрыл глаза и представил счастливый послевоенный мир. Он в белой рубашке и широких парусиновых штанах, Таня в своем веселом платье и маленькие дети. Все смеются, мальчик и девочка с косичками и большими бантами бегают, играют вокруг папы с мамой. Кажется вот она, эта жизнь — совсем рядом. Но до нее нужно дойти по дороге войны. И вспомнив это, Гриша вернулся в реальность, но, понимая, что у него есть мгновение побыть вместе с любимой, обнял Таню и нежно поцеловал.
Кто-то закричал на улице. Григорий открыл глаза и понял, что он все проспал: на улице ходили солдаты и о чем-то громко спорили. Таня ушла пока он спал. Оставила на столе записку. На клочке бумаги солдат прочитал: «Гриша, я тебя люблю. Т».
Григорий убрал в доме, застелил кровать. Собрал со стола оставшуюся еду и положил ее в вещмешок. Вышел из домика и отправился в штаб. Киселев с улыбкой встретил солдата.
— Что, нагулялся?
— Да.
— Хороший Новый год получился. Правда?
— Да, конечно. Первый раз в жизни я так встретил праздник: наелся, напился и даже…
— Что неужели отстрелялся?
— Нет, все было прилично.
— Но все-таки было?
— Да ну вас, вы что меня пытаете? Встретился с девушкой и все.
— Да, Титова, ну баба.
— А при чем тут Титова?
— Ты же с ней в клубе был: танцевал, смеялся. Я все видел!
— Нет, я со своей Таней встречался.
— Ах с Таней. Пусть будет Таня. Ладно, я сейчас спать ложусь и ты если хочешь поспи. Весь батальон еще спит. Только на постах бойцы нас охраняют. Так что ложись и отдыхай спокойно.
— А вы-то — как время провели?
— Отлично!
— Товарищ майор, вопрос разрешите?
— Давай.
— А что там, в углу опять сапоги тридцать восьмого размера появились. Это случайно не те облеванные, которые сами по себе появляются? Никто не признался, вот так любовь — особо секретная!
— Ты что разведчик? Все видишь?
— Так точно — разведчик.
— Знаю, сам назначил. Ну и помалкивай, а сапоги — дело странное. Преследуют нас, то появляются, то исчезают.
— Точно-точно. Невидимка в юбке их носит. А как забудет, они и появляются.
— Ты свои шуточки брось!
— Кто она? Мне-то признайтесь, я же вам честно о своей рассказал.
— Да есть одна смешная. Все время босиком убегает.
— Это случайно не Титова?
— Нет, но из ее команды.
— Да там же все сопливые.
— А-а, значит я старик по-твоему.
— Нет, ну вы с капитаншей-врачом хорошо смотрелись в клубе.
— Ты это, лучше в свою сторону повнимательней смотри, а я уже сам разберусь с кем и как. Иди уже спи.