На следующий день деревня ожила. Подошли танкисты, два полка пехоты — и батальон Киселева растворился в таком количестве народа. По деревне ходили незнакомые офицеры, солдаты, и все ждали приказ о наступлении.
Вновь, как и раньше, перед обводным рубежом, Красная армия накапливала силы. Недалеко от деревни встала батарея артиллерии, немного дальше — танки. Через неделю прибыли две роты минеров. Они сняли заложенные мины с посадки и поля. Бойцы батальона Киселева прикрывали их. Им помогали пехотные роты. Немец был совсем близко, но уже не решался выезжать на машинах за пределы траншей.
Целый месяц в деревне продолжалась непонятная суета. Солдаты и офицеры бегали из сарая в сарай, некоторые заняли дома, и там тоже все бойцы находились в напряжении и ожидании.
Григорий вернулся в штаб, чтобы быть при деле. Федор помогал ему. Они с утра до вечера связывались со штабами и докладывали о подготовке. С Таней Гриша никак не мог связаться. Титова обещала помочь, но так и не смогла сообщить Григорию дополнительную, только для них, частоту. За такое могли наказать — да еще и вызвать, куда надо. А там пришлось бы оправдываться и объяснять, зачем выходил на связь и с кем именно разговаривал… Вдруг, ты предатель и передаешь врагу зашифрованную секретную информацию? Гриша хотел написать письмо, но так и не узнал адрес. Никто не знал Таню. Складывалось впечатление, что ее не существует, но радист решил, что в таком количестве штабов и соединений можно легко потеряться одной радистке. Он прекратил поиски и решил что позже, когда они войдут в город, он продолжит их.
А вокруг уже чувствовалось приближение весны. Устав от зимы, все радовались потеплению, но пришла другая беда — грязь. Поля и дороги превратились в сплошные лужи и земляную жижу. Танки и машины окончательно утвердили бездорожье. Все это отодвигало предстоящий штурм. Но и сидеть на месте не получалось. Иногда разведчики выбирались и исследовали местность. Утопая в грязи, проходили через поля и докладывали о состоянии и подготовке немцев. В разведотряде появились новые бойцы. Одним из них был Сергей, тот самый, что помогал нести Парова, а еще двое — армянин Арен и казах Саша. Дважды отряд попадал под обстрел. А один раз в совместном походе с полковой разведкой к морю нарвались на засаду. Из разведгруппы батальона все остались целы, а из полковой разведки двое погибли и одного разведчика тяжело ранило. Его сумели донести назад и отправить в госпиталь.
Киселев снова начал нервничать. Не любил он сидеть на месте, а в середине марта даже запил. Война стала для него другой — он ждал открытого боя, а приходилось докладывать одно и то же и козырять разным штабным полковникам.
В марте весна полностью вступила в свои права: остатки снега растаяли, а к концу месяца подсохла земля. На начало апреля было назначено главное наступление. Сам маршал Василевский приезжал на передовую. Он лично смотрел и проверял, всели готово к главному удару. Григорий впервые увидел маршала. Он не представлял, как может выглядеть командующий третьим Белорусским фронтом, но, увидев, решил для себя, что он такой же человек, как и все: немного напряженный, но уравновешенный. Уверенный мужчина с тяжелым проникающим внутрь взглядом. Он не кричал и всегда спрашивал спокойно. Лишь старшие командиры услужливо тянулись у него за спиной.
Пятого апреля Киселев построил батальон и объявил: завтра идем в наступление. Его глаза горели, и он был счастлив закончить очередной отдых. Война возвращалась, и то, что предстояло сделать, радовало. Никто не думал о мощных укреплениях, ДОТах и фортах, все хотели поскорее взять этот город и закончить войну.
Замполиты рассказывали, что Красная армия форсировала Одер и подошла к Берлину. Все знали, что скоро начнется один мощный штурм, который навсегда покончит с фашистами.
Неожиданно до Киселева дошла новость, что военнопленные взорвали подземный завод. Комбат долго сомневался, но позже все же представил к наградам всех, кто участвовал в той операции и доставил пленникам рацию. Не забыл он и об англичанине. Указал его имя и доложил о его немалом содействии. Майор не знал, как поступить, и решил всех отметить, хотя сомнения, что это дело еще всплывет, были.
На рассвете шестого апреля батальон Киселева в составе 11-й гвардейской армии при поддержке танков и авиации начал штурм города Кенигсберга.
За четыре дня до начала штурма началась артподготовка. Она продолжалась до самого наступления. Земля, превращаясь в пыль, сплошной стеной поднималась к небу. Здания и укрепленные позиции не могли выдержать такого удара. На внешних подступах к городу вели огонь вставшие там артиллерийские батареи, а с моря их поддерживали крупнокалиберные орудия Балтийского флота. Позиции и укрепрайоны врага и в городе, и на обводных рубежах были сильно разрушены, но враг не ушел и мощным огнем встретил войска Красной армии. Первыми пошли танки, солдаты побежали за ними. Многие сели на броню, чтобы быстрее приблизиться к первому рубежу обороны города.
Григорий, как и многие бойцы батальона, впервые оказался на броне знаменитой «тридцать четверки». Взявшись за ручку командирского люка, он старался не слететь во время движения. Танк резко бросало от каждой кочки. Тяжелая машина дергалась, но бойцы, готовые вступить в бой, ждали и крепко держались. Их танк ехал по полю, а те, что мчались по дороге, приближались к позициям врага быстрее. Григорий переживал: он был готов первым вступить в сражение, но понимал, что они не успеют быть первыми. На секунду танк задержался и выстрелил. Тяжелое эхо выстрела прокатилось по полю и толкнуло резкой отдачей — да так, что солдаты чуть не слетели на землю.
Поднятая артиллерией к небу пыль постепенно садилась. Черное облако накрывало позиции, пряча врага. Первые танки, что мчались по дороге, вспыхнули и задымились.
— Фаустпатроны, — крикнул старшина. — Хреновая штука.
Танки, что шли за ними, съехали в посадку и повернулись к позициям врага боком. Первый успел развернуться, а остальные загорелись. Пехоту, что сидела на них, взрывной волной разбросало в стороны.
— Давай, родной, давай! — подгонял Гриша механика. Тот, конечно, не услышал солдата, но старался ехать на предельной скорости: чувствовал, как бойцы горят желанием вступить в схватку.
С другой стороны дороги три танка прорвались. Бойцы спрыгнули с них прямо в окопы и стали расстреливать врага в упор, очищая брешь для прорыва пехоты. Григорий увидел, как завязалась перестрелка, и зарядил автомат. Они тоже приближались к траншеям. Неожиданно рядом взорвался снаряд: двое бойцов, сбитые осколками, упали с танка.
— Ничего ребята, осталось немного! — крикнул Савчук. — Сейчас и мы ответим!
Последние сто метров танк несся, несмотря на кочки и ямы. Гриша вцепился двумя руками в командирский люк, и когда они, разорвав заграждение из колючей проволоки, выскочили на позицию врага, спрыгнул вслед за старшиной. Он упал, и, не удержавшись на ногах, еще метра два катился по земле по инерции. Немного запутался в колючей проволоке, но постарался сразу встать. Со всех сторон по нему стреляли. Пули свистели, врезаясь в насыпи. На рыхлой земле от их ударов подпрыгивали фонтаны песка. Солдат рванулся вперед, но проволока, словно пружина, потащила его назад. Гриша не удержался на ногах и свалился в окоп. На том месте, где он только что стоял, взорвалась бомба, присыпав землей упавшего в траншею солдата. Гриша стряхнул грязь и стал отрывать колючие стальные пальцы войны — проволоку. Вспомнил своего первого немца. Тот тоже пытался выбраться, но от страха дергался и запутывался все сильнее. Григорий собрался, резко встал, отцепил впившуюся в шинель проволоку, вылез из окопа и, пробежав между воронками, упал в нескольких метрах от следующей траншеи. Выстрелил из автомата, и, увидев свободный проход, вскочил, сделал два больших прыжка, перелетел через насыпь и кубарем скатился в глубину окопа. Сбил толстого немца, выронив из рук автомат. Толстяк опомнился и, схватив за шею, стал душить Григория. Но его руки быстро ослабли. Он всей своей тушей упал и накрыл радиста. Савчук сзади ударил немца прикладом по лысой голове.