Через четыре дня после похорон майора Мартина Хиллгарт секретно сообщил в Лондон, «что министр ВМФ, который ничего не знал ни о бумагах, ни о вещах погибшего, ожидает скорого отчета» от военно-морских властей на юге, и обещал держать его, Хиллгарта, в курсе ситуации. Хиллгарт ничего не сказал Морено о том, что именно могло находиться в чемоданчике, и постарался не создавать впечатления, что испытывает какую-то особую встревоженность.
И напоследок Хиллгарт мобилизовал своего самого доверенного информатора — высокопоставленного испанского военно-морского офицера с кодовым именем Андрос — и попросил его следить за тем, что происходит с чемоданчиком и его содержимым. Судя по результатам, должность Андроса давала ему для этого великолепные возможности, и это подкрепляет предположение, что, возможно, он был главой испанской военно-морской разведки. Донесение, которое он позднее направил Хиллгарту и в МИ-6, было поразительно подробным и содержало отчет о судьбе чемоданчика майора Мартина, расписанный почти по дням.
Кампания слухов, начатая Хиллгартом, быстро принесла плоды. 5 мая капитан Эльвира, старший военно-морской офицер в Уэльве, сообщил вице-консулу Хейзелдену, что ему приказали под охраной отправить то, что было найдено при мертвом офицере, в Сан-Фернандо близ Кадиса своему непосредственному начальнику, который затем должен был переслать все это в Министерство ВМФ в Мадрид. Этой информацией Эльвира поделился и с немецким вице-консулом Адольфом Клаусом. Хейзелден передал полученные сведения Хиллгарту, а тот по обычным, прозрачным для немцев каналам послал телеграмму в Лондон:
Вице-консул в Уэльве видел тело. Прошло вскрытие. Вердикт: утонул несколькими днями раньше. На похоронах присутствовали армейские и военно-морские чины.
1. Бумажник с частными письмами.
2. Личный знак.
3. Удостоверение личности.
4. Медаль и распятие.
5. Черный кожаный чемоданчик, запертый и прикрепленный к ремешку. Отгибая крышку, внутри можно видеть конверт. Предположительно то самое, о чем идет речь в Вашей [телеграмме] 041321.
Вице-консулу сообщили, что все вещи должны быть отправлены главнокомандующему в Кадис (который, к сожалению, настроен прогермански). Официальным порядком они затем попадут в Министерство ВМФ и будут переданы мне. Вице-консул не имел никаких (повторяю, никаких) шансов получить чемоданчик. Я прилагаю все усилия, но опасаюсь, что слишком явный интерес лишь усилит любопытство в официальных кругах, которое и так уже возбуждено.
Монтегю и Чамли в очередной телеграмме подыграли ему, искусно изображая поднимающуюся панику: «Секретные документы, вероятно, в черном чемоданчике. Необходимо как можно скорее узнать, попал ли он на берег. Если это произошло, его необходимо получить немедленно. Принять меры к тому, чтобы он не попал в нежелательные руки, если его прибьет к берегу позднее».
Одновременно они отправили Хиллгарту другое послание по «совершенно секретному особому каналу», в котором побуждали его играть роль измученного чиновника, от которого требуют невозможного: «Как правило, Вы будете получать отчаянные послания с требованиями немедленно бежать к испанцам и забрать у них секретные документы. Вы должны сообразовывать свои действия с необходимостью достичь желаемых результатов и при этом выглядеть естественно». Хиллгарт, впрочем, не нуждался в режиссерских указаниях. «Принял к сведению. Действую соответственно», — ответил он.
Если Хиллгарт только изображал разведчика, находящегося под давлением, то в напряжении, которое испытывал теперь Адольф Клаус, ничего притворного не было. Как только было обнаружено тело, немецкий шпион послал донесение в мадридскую штаб-квартиру абвера. Когда он узнал, что на берег попал чемоданчик с британскими документами, он конфиденциально сообщил Мадриду, что сумеет скопировать содержимое за считаные дни. Послания, которые летали между Лондоном и Мадридом, были, как и предполагалось, перехвачены немцами, и абверовские начальники в Мадриде были полностью осведомлены о существовании чемоданчика с секретными документами, который британцы отчаянно стремятся вернуть. Однако то, что человеку абвера в Уэльве вначале показалось немыслимой шпионской удачей, оборачивалось для него кошмаром. Клаус «пообещал раздобыть копии документов, но не смог сдержать обещание». Гомес-Беар, находившийся в Уэльве, «осторожно наводил справки, не выбросило ли на берег какой-либо сумки или бумаг». О присутствии гибралтарца, несомненно, было сообщено Клаусу, и это еще сильнее увеличило его нервозность.
Агент Андрос докладывал: «Поскольку местные немцы не смогли получить копии документов, которым они придают чрезвычайное значение, эту задачу взял на себя в Мадриде либо сам Ляйснер, либо Куленталь». Честолюбивый Карл Эрих Куленталь увидел возможность добавить к своим шпионским трофеям еще один.
Репутация Клауса была на кону, и, в довершение всего, в игру ввязались его коллеги и начальники. Через своих агентов португальское отделение абвера прослышало о происходящем и предложило помощь. Клауса «вызвали в Вильярреаль-де-Сан-Антонио на собеседование» о том, как быть в сложившейся ситуации. Вся мощь немецких секретных служб на Иберийском полуострове была теперь направлена на получение британских документов, которые британцы с таким же упорством стремились вложить им в руки.
Клаус настойчиво утверждал, что все-таки может раздобыть документы благодаря своим испанским контактам. Он дал услужливому подполковнику Сантьяго Гарригосу указание немедленно поехать в Севилью и встретиться там с другим офицером гражданской гвардии — с майором Луисом Канисом, которого агент Андрос охарактеризовал как человека «очень прогермански настроенного и получающего от немцев деньги». Канис, вероятно, был самым важным из контактов Клауса. «Этот человек, — докладывал информатор Хиллгарта, — находящийся под полным немецким контролем, руководит всей контрразведкой в штаб-квартире севильского главнокомандующего и, следовательно, во всей Андалусии». В теории Канис отвечал за пресечение шпионской деятельности против Испании; в действительности он был агентом немецкого абвера. Гарригос ввел Каниса в курс дела и настоятельно попросил его от имени Клауса «сделать, пользуясь своим служебным положением, все возможное для получения копий документов». Глава контрразведки обширного региона имел все основания заинтересоваться тем, что было выброшено на берег и имело разведывательное значение. Канис выбрал одного из подчиненных ему младших офицеров контрразведки и велел отправиться в Сан-Фернандо, где все, что было найдено у майора Мартина, теперь хранилось у военно-морских властей провинции Кадис. «Предупредив его, что действовать надо с максимальной осторожностью», Канис приказал своему офицеру разведать обстановку вокруг военно-морской штаб-квартиры, поговорить с тамошним командующим и получить, используя все необходимые средства, «точные сведения относительно содержания документов».
Он почти добился успеха. Кто-то в военно-морском ведомстве провинции Кадис согласился сфотографировать содержимое чемоданчика: письма, фотоснимки, верстку брошюры Сондерса о «коммандос». Этот человек, однако, наотрез отказался распечатывать письма — «либо потому, что они боялись сломать печати без разрешения министра ВМФ, либо, что более вероятно, потому, что они не умели вскрывать письма, не оставляя следов». О симпатиях адмирала Морено к англичанам было хорошо известно; если бы министр узнал, что кто-то распечатал официальные письма без санкции сверху, он пришел бы в ярость. Как выяснилось, кадисский военно-морской начальник не был так прогермански настроен, как думали британцы. Он отказался дать письма офицеру Каниса, и тот поехал восвояси, получив резкий отпор и пачку фотографий, не имевших никакого разведывательного значения. «Либо из-за невысокого звания посланного, либо из-за того, что он действовал слишком робко, либо, скорее, из-за того, что флотские обычно именно так и поступают, ему пришлось вернуться в Севилью и признаться, что он не смог получить ровно никакой информации; военно-морские власти сообщили ему, что за любыми сведениями о документах севильский главнокомандующий должен будет лично обратиться в Мадрид в военное министерство». В ярости и досаде Канис решил было, что сам поедет в Кадис и поговорит с флотскими. Но было уже поздно.