Book.

Вообще-то Джуэлл относился к сохранности своей шкуры с великолепным безразличием. Жестокая война не поскупилась для него на опасности и тяготы. Не раз он проявлял готовность к смерти. Но теперь у него появилось кое-что новое, ради чего стоило жить. Билл Джуэлл влюбился.

Сыграв свою роль в операции «Фарш», Джуэлл вернулся в Алжир, где получил вполне заслуженный короткий отпуск. Среди новоприбывших в штаб-квартиру союзных войск, которая находилась в этом городе, была Розмари Галлоуэй, молодой офицер из Женской королевской военно-морской службы (сокращенно — Wrens, «Малые пташки»). Розмари была шифровальщицей, она кодировала и декодировала исходящие и входящие сообщения и была поэтому осведомлена о разнообразной секретной и щекотливой информации. Она была жизнерадостна, умна и безумно привлекательна. Джуэлл и Розмари познакомились раньше, еще в Великобритании, но в знойном климате военного Алжира знакомство стремительно переросло в роман. Один раз высмотрев Розмари в свой душевный перископ, он затем преследовал ее с неслабеющей настойчивостью. А она оказалась весьма сговорчивой добычей. Возможности для ухаживания в Алжире военных лет были весьма ограниченны, но Джуэлл не упустил ни одной из них.

Розмари Галлоуэй, невеста Билла Джуэлла.

Совсем рядом с городом, в Сиди-Баруке американские военные устроили зону отдыха, которая из всего, что возможно в Алжире, была наиближайшим подобием американского загородного клуба: бар, ресторан, теннисный корт, плавательный бассейн… Джуэлл вспоминал: «Американское Верховное командование завладело участком берега с оливковой рощей и превратило его в сказку из „Тысячи и одной ночи“ — правда, без гурий, конечно!» (На самом деле там можно было получить и гурию.) Вечер в Сиди-Баруке, по словам Джуэлла, можно было провести «поистине шикарно». Благодаря дружбе с американскими офицерами высокого ранга Джуэлл получил доступ в «этот уголок для привилегированных», и его даже возил на джипе американский шофер — некий рядовой Боккаччо, уроженец Бруклина, у которого во время езды одна нога все время свисала наружу. Когда Боккаччо был занят, Джуэлл возил Розмари по городу в принадлежавшем 8-й флотилии допотопном «хиллмане», который прозвали «ловушкой для пташек» — не столько из-за его романтической пленительности, которая равнялась нулю, сколько из-за «пленительности» в буквальном смысле слова: «Ни одна из дверей не открывалась изнутри, и, сколь бы острой ни была нужда в свежем воздухе, любой „малой пташке“, согласившейся рискнуть, приходилось полагаться на рыцарское великодушие спутника, который был волен выпустить ее или не выпустить». Боккаччо, усвоивший кое-какие смачные выражения из британского сленга, отзывался о «ловушке для пташек» и о том, что в ней происходило, с едкой иронией: «В этой гребаной тачке уже все рессоры попереломаны».

Отель «Сент-Джордж» был лучшим в Алжире, и в нем устроил свою резиденцию Эйзенхауэр. Построенный на месте старинного мавританского дворца, отель был окружен ботаническим садом с гибискусами, розами и цветущими кактусами; в военное и мирное время посетители потягивали коктейли в тени огромных тентов под пальмами и банановыми деревьями, обслуживаемые алжирскими официантами в накрахмаленных униформах с эполетами. Шеф-повар отеля, по словам Джуэлла, «мог даже при тогдашнем скудном алжирском снабжении приготовить еду в лучших традициях французской кухни». В «Сент-Джордже» останавливались Редьярд Киплинг, Андре Жид, Симона де Бовуар, король Георг V. 7 июня 1943 года там состоялась ключевая встреча, во время которой Черчилль и Эйзенхауэр окончательно утвердили план вторжения союзников на Сицилию. И в том же месяце там произошла кульминация кампании Билла Джуэлла по завоеванию Розмари Галлоуэй. Две волнующие недели он атаковал ее всеми видами оружия, какие были в его распоряжении: французской едой, американским бассейном, британским автомобилем с неоткрывающимися дверями… Что касается Розмари, она и не думала сопротивляться и под конец интенсивного обстрела безропотно утонула… в объятиях Джуэлла.

И потому в полночь 9 июля Джуэлл еще пристальнее, чем обычно, вглядывался в туманное море у сицилийского берега: он завоевал сердце Розмари Галлоуэй и не хотел потерять завоеванное, будучи убитым. Если операция «Фарш» не удалась — или, что еще хуже, обернулась против самих же союзников, — то и Джуэллу, и его команде, и тысячам британских и американских солдат, которые на всех парах плыли в бой у него за спиной, вполне возможно, осталось жить всего несколько часов. Если же план сработал и если он выживет — тогда его ждет новая встреча с Розмари. Джуэлл, которого никогда раньше особенно не волновала возможность собственной гибели, теперь сам удивлялся, как много для него значит благополучный исход.

Подводники «Серафа» уже спустили на воду цепочку небольших сигнальных буев и подожгли на каждом запальный шнур, чтобы ровно через четыре часа они одновременно начали мигать, показывая флотилии путь к берегу. Более тяжелый плавучий радиомаяк был вытащен на палубу, и субмарина медленно приближалась к точке, где его надо было оставить. Джуэлл уже готов был дать приказ спустить его на воду, как вдруг сквозь темноту до него донесся приглушенный голос дозорного: «Слева по борту торпедный катер, сэр».

Немецкий Schnellboot, который союзники называли E-boat, представлял собой торпедный катер с тремя двигателями компании «Даймлер-Бенц», 2000 лошадиных сил, оснащенный четырьмя торпедами, двумя 20-миллиметровыми пушками и шестью пулеметами. Он был лучше вооружен и в три раза более быстроходен, чем «Сераф». Он неподвижно стоял всего примерно в 400 ярдах: «ясно видимый черный силуэт на темно-синем ночном фоне». На катере, в свою очередь, заметили подводную лодку и пытались определить, своя она или чужая. «Это был рискованный момент, — писал Джуэлл. — Я знал, что нацистское судно быстрее нас и гораздо лучше вооружено. И я знал, что их стрелки и артиллеристы находятся на своих местах и ждут приказа открыть огонь». Шли секунды, которые казались минутами. По команде, отданной шепотом, орудийные расчеты и торпедисты подводной лодки заняли свои места. Если немцы решат атаковать, «Серафу» придется принять бой. Но, даже если он выиграет дуэль, береговая оборона будет предупреждена об опасности, надвигающейся со стороны темного горизонта.

Британская субмарина сидела в воде низко; плывущий туман вдвойне затруднял идентификацию. Немецкий капитан явно «не понимал, чья подводная лодка перед ним, потому что не ожидал встретить противника так близко от берега». Внезапно на немецком катере мигнули ходовые огни. «Мне было ясно, что это некий опознавательный сигнал, на который я по идее должен ответить немедленно». Сомнения, которые испытывал немецкий капитан, подарили Джуэллу те жизненно важные секунды, в которых он нуждался. Палубы были очищены, маяк убран внутрь, люк задраен, и Джуэлл отдал приказ на погружение. «Мы погрузились за несколько секунд. Противнику должно было показаться, что мы попросту растаяли». Если повезет, рассуждал Джуэлл, эта встреча не должна подсказать неприятелю, что надвигается вторжение: «Капитан катера, видимо, по-прежнему находился в плену собственной нерешительности, и, раз он не знал, свои мы или чужие, было маловероятно, что немцы поднимут тревогу». Но времени было в обрез. Маяк надо было спустить на воду в течение ближайшего часа: до прихода мощных союзных сил вторжения, вытянувшихся огромной флотилией вдоль южного горизонта, оставалось всего несколько часов.