— О! Это, конечно, аргумент!
— Не придирайся! Ты понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — становился серьезным Борис. — Я тоже это видел. И видел, как потом те же самые люди старательно бегают от алиментов.
— А ты не будешь?
— От алиментов бегать? Или напиваться? Только с тобой.
— А дочку любить? — улыбалась Ира.
— Ну вот, теперь уже дочку, — удивлялся Борис и с обезоруживающей честностью добавлял: — Постараюсь. Хотя даже представить себе не могу, как это — любить кого-нибудь кроме тебя.
Ира смотрела на него слепыми как у всех влюбленных глазами и очередной раз не знала, что делать — смеяться или плакать.
В конце января снег исчез, на базаре появилась черемша. В подъездах, автобусах и магазинах запахло так как, будто в городе разом прохудились все газовые трубы. Приближалась весна.
В двухкомнатной квартире на Минутке тоже пахло черемшой. Ира ела ее только в выходные и раз десять чистила потом зубы. Борис не мог удержаться и среди недели, уверяя, что запах долго не держится. Ирина принюхивалась, как кошка, и морщила нос — приходилось снова браться за щетку. Тончайшая стеночка то исчезала полностью, то вновь начинала маячить, когда Ира снова и снова пыталась разобраться. И зачем ей это было нужно?
— Боря, разве ты не любишь детей?
— Люблю, — ответил Борис и честно добавил: — Но тебя больше!
— Больше, меньше.… Это неправильно! Любовь или есть, или ее нет.
— Откуда ты знаешь? Я и суп харчо люблю.
— Не паясничай! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Это же так естественно: двое любят друг друга, живут вместе, она рожает ему детей, и они любят дуг друга все. Закон природы.
— А себе?
— Что — себе? — не поняла Ира.
— Ты сказала: «Рожает ему детей». Вот я и спрашиваю: «Почему ему?» Себе, выходит, не рожает, только ему?
— Боря, не будь таким занудой! Это же просто оборот речи.
— Дурацкий оборот! — отрезал Борис. — «Она родила ему сына!» Что за чушь — почему только ему? А себе что — шиш с маслом? А еще лучше: «Подарила!» Она подарила ему ребенка, но после развода подарок пришлось отнять!
Ира устало пожала плечами.
— Хорошо, хорошо, согласна! Неудачный оборот.
— И главное — никто этого не слышит. Говорят ерунду и не слышат.
— Кроме тебя. Боря, опять у тебя все дураки.
— Неправда! — обиделся Борис.
Встал с дивана, подошел к окну, открыл посильнее форточку, вдохнул свежего воздуха. Опомнился: «Тебе не дует?» Ира отрицательно покачала головой. Борис все-таки немного прикрыл форточку, снова сел на диван, смущенно улыбнулся.
— Ну да, ты права — так получается. Но ведь правда дурацкая фраза! А насчет закона природы.… Не знаю, может и так. Хотя, мне кажется, человек слишком сложен для таких объяснений. Слушай, а ведь тогда выходит, что я тебя не по закону люблю! За это не сажают?
— Господи! — вздохнула Ира. — Вечно у тебя все не так! Нет, ты ненормальный.
— Ага! — легко согласился Борис. — Но тогда и ты ненормальная. Раз с таким живешь.
Ира покрутила пальцем у виска, затем выставила вперед руку с двумя оттопыренными пальцами, засмеялась.
— С кем поведешься! Ты есть сегодня еще будешь, ненормальный?
В феврале потеплело, с небес то и дело сыпал мокрый снег. Под утро еще подмораживало, днем улицы покрывались грязной кашей, было сыро и неуютно. Начали ломать филармонию и магазин «Ландыш». Утром и вечером над Минуткой кружили, заслоняя небо, громадные стаи грачей. Орали, хлопали крыльями, будто совещались — пора ли уже возвращаться в Россию или еще задержаться здесь, где так тепло и полно еды.
Ира становилась все более нервной: она то безудержно ласкала Бориса, словно спеша насытиться, то замыкалась в себе, прислушиваясь к происходящим в организме переменам.
— Боря, неужели ты готов прожить всю жизнь один? Хорошо, хорошо, не цепляйся — вдвоем? Ладно, сейчас мы молоды, а потом, в старости.… Не скучно?
— Ирочка, может не надо?
— Нет, ты скажи! — упрямилась Ира.
— Ладно, — вздыхал Борис. — Ну откуда я знаю, что будет потом, Ира? Одно могу сказать точно — мне с тобой скучно не может быть никогда! А тебе разве нет?
«Ну вот!» — с тоской думала Ирина. — Боря в собственном репертуаре. Детский сад! И ведь он действительно так думает. Даже не думает — чувствует! Как там говорила Танюшка: «Брак — это в первую очередь ответственность и тяжелая работа, а твоему Бореньке лишь бы играть, пусть даже и в любовь». Ну, насчет игры в любовь — это конечно перебор, а в остальном… Может, она права? И что — переделывать? Ерунда! Нереально, да и это будет совсем другой человек. О, господи — ну почему все так сложно?»
— Боря, ты помнишь, сколько мне лет? Понимаешь, что потом может быть поздно?
— Ир, ну не надо! Зачем ты нервничаешь? Говоришь, будто я тебя аборт заставляю делать.
— Еще не хватало! Но ведешь себя так, что хочется это сделать самой.
— Ирочка, милая, ну что я могу сделать? Ты подожди немного, подожди — может, я еще обрадуюсь.… Иди ко мне!
Запах черемши продержался долго, почти до марта. Потом подул теплый ветер, и в городе запахло другим: свежестью, первыми цветами и пылью. В апреле стало совсем тепло — хоть рубашку надевай. Часто моросил дождик, на деревьях распустились листья. В мае весь город наполнился дурманящим запахом сирени. Сирень цвела повсюду: в парках, скверах, школах, детских садах, во дворах, просто вдоль тротуаров.
Наконец—то, открыли новый мост.
В начале лета Сунжа за пару дней из медлительной и сонной реки превратилась в бурлящий поток. Вода ревела, как реактивный самолет, заглушая все вокруг, уровень поднимался с каждым часом. Вечером мутный поток полностью скрыл гранит набережной, перевалил за ограждение и устремился в парки. Нижнюю часть сквера Лермонтова затопило полностью: вместо клумб и асфальта плескалась грязная вода, плавали обломки деревьев. Через день вода спала, но последствия устранялись еще долго.
Отцвела визитная карточка Северного Кавказа — вонючка, имеющая почти никому неведомое красивое латинское название, и на город опустилась жара. Солнце палило с самого утра, к полудню асфальт раскалялся так, что плавился под ногами. Далекие снежные вершины угадывались на горизонте только рано утром, пока воздух не заполнял смог и испарения. Улицы опустели, фонтаны оккупировали загорелые дочерна пацаны. В двухкомнатной квартире на Минутке были открыты все окна, но легче не становилось.
Опасных разговоров Ира больше не заводила, то ли смирившись, то ли полностью уйдя в свои ощущения. А может, надеялась, что время само все расставит по местам. Она и сама этого точно не знала. А Борис… Борис тоже ждал. Ему вдруг стало неприятно смотреть на ее округлившийся живот. От этого становилось стыдно, но ничего поделать с собой он не мог. Переводил взгляд на светящиеся глаза и заклинал про себя: «Только бы не заметила!» Еще недавно он глаз не мог отвести от тонкой фигурки жены. А ночью — когда она выходила из душа и, немного смущаясь, специально задерживалась на пороге комнаты!.. Поблескивали капли влаги на обнаженной коже, и Борис чуть не задыхался от счастья. И вот… Господи, почему все так сложно?