Book.

На участке 7-й роты примерно в 15.00 я заметил русского, двигавшегося со стороны окопов к блиндажу. Ему я попал в грудь с расстояния в 400 метров. (207-й) Моими свидетелями были обер-ефрейторы Фёлькель и Дитце, и ефрейтор Крахт.

Заявка №: 207

Дата: 7.01.1945 года.

Место: Ястжебец.

Результат: примерно в 15.0 °Cюткус заметил русского, двигавшегося от траншей к блиндажу, и убил его с расстояния в 400 метров.

Свидетели: ефрейтор Крахт, 7-я рота.

9 января 1945 года в поле моего зрения попали русские артиллерийские наблюдатели, возвращавшиеся на свои позиции. Мне удалось подстрелить одного из них с расстояния в 500 метров. (208-й) Примерно в 15.30 я увидел нескольких русских, вышедших из блиндажа и направившихся через сад к передовым позициям. Выстрелом в грудь с 300 метров я убил одного из них. (209-й) Мою победу засвидетельствовали обер-ефрейтор Клебер и ефрейтор Мартин из 7-й роты.

Отдельные записи из снайперской книжки Бруно Сюткуса

После продолжительной позиционной войны стало ясно, что русские готовят крупное наступление. В их траншеях находилось солдат вдвое больше прежнего.

Я простудился, и у меня поднялась температура. Меня отправили на осмотр к врачу в полевой госпиталь, который располагался в соседней деревне. Напряжение чувствовалось даже там — назревало что-то очень серьезное. Было принято следующее решение:

12 марта 1945 года по приказу командующего 4-й танковой армией генерал Грезера в солдатском доме отдыха в мою честь должны были устроить небольшую вечеринку. В тот день мы с Эрикой Ленц решили объявить о нашей помолвке. В 5-й роте мне приказали явиться в штаб к командиру батальона майору Хоффману. Адъютант командира полка, гауптман Шёппхаген, написавший в октябре минувшего года статью в армейской газете, поздравил меня с новым званием обер-ефрейтора. Мои дни на передовой закончились, потому что меня перевели в снайперскую школу в качестве инструктора. Майор Хоффман высказал сожаление, что батальон лишился лучшего снайпера. Я мирно спал, когда 12 января в три часа утра противник подверг наши позиции мощному артиллерийскому обстрелу. Земля содрогнулась от взрывов. Русские сильно укрепили Вислинский плацдарм, из которого они начали выдавливать две наши армии. За восемь часов на один квадратный километр упало 800 тысяч снарядов. Артобстрел был просто жутким. В восемь утра все стихло, и на русской стороне через громкоговорители начали транслировать музыку. Это сопровождалось сообщением о получасовом перемирии, в течение которого немецким солдатам предлагалось сложить оружие и сдаться в плен. Командование Красной армии гарантировало таким немцам возвращение домой по окончании войны. Если желающих сдаться в плен не окажется, то артиллерийский обстрел продолжится и все «фашистские псы» будут беспощадно уничтожены. Во 2-м батальоне 196-го полка предателей не нашлось, солдаты все до единого остались в окопах.

Ровно в восемь тридцать артиллерийский обстрел возобновился. На нас обрушился ураган снарядов, выпущенных из орудий всех калибров. От дыма и пыли над полем боя стало темно, как ночью. На наши позиции двинулись армады вражеских танков. Мы получили приказ отступить и отойти в резервные траншеи для минимизации потерь. Разорвавшийся рядом со мной снаряд ранил меня в левую руку. Это было очень болезненно. Рука сильно распухла, но ранение оказалось излечимым.

Немецкий солдат прижимается к земле в окопе во время боя

В 10.30 русские ударили из пушек по нашим тылам. Затем они начали наступать — семь рядов пехотинцев, шедших плечом к плечу. На наши окопы двинулись двести советских танков. Немецкая пехота, выведенная из равновесия жутким артобстрелом, не могла противостоять мощи численно превосходящего противника. Самолеты люфтваффе, которые должны были в зародыше подавить приготовления русских к наступлению, в небе так и не появились. Причиной была острая нехватка авиационного бензина, не позволившая немецким истребителям подняться в небо в те роковые часы.

Нам не оставалось ничего другого, как отступить. Когда проходили мимо наших артиллерийских позиций, командир одной из батарей, угрожая пистолетом, заставил нас оборонять его траншеи, чтобы прикрыть отступление орудий. Всюду царил хаос, каждый воевал только за себя.

19 января 1945 года я забрался в разрушенный дом. Моя раненая рука выглядела ужасно. Рядом со мной разорвался снаряд, заваливший меня кирпичами и чуть не похоронивший заживо. Меня откопали товарищи и в бессознательном состоянии отнесли на перевязочный пункт, где моей рукой занялся хирург. Отсюда меня перевезли в полевой госпиталь в город Гляйвице, в Силезии. 22 января я сдал снайперскую винтовку в арсенал и получил соответствующую расписку.

Когда русские подошли к литовско-немецкой границе, местное немецкое население успело эвакуироваться. Мои родители оказались в Штёблиц/Рохлице близ Лейпцига. Узнав номер моей полевой почты, они написали мне в Гляйвице, в госпиталь. Когда русские войска приблизились к Гляйвице, раненых вывезли по железной дороге в тыл. Когда мы доехали до Рохлица, я сошел с поезда и отправился в резервный госпиталь в Бургштедт. К этому времени моя рука выглядела настолько кошмарно, что врачи хотели ампутировать ее, но я отказался, не дал согласия. Кроме того, я испытывал боли в левой стороне груди, а после того как попал под завал в разрушенном снарядом доме, у меня началось кровохарканье. Мне требовалось дополнительное лечение. В госпитале Бургштедта я получил посылку и письмо. 11 января 1945 года генерал Грезер, командующий 4-й танковой армией, написал мне, поздравив с 207-й победой.