— Так точно. Приказ во взводах объявлен.
— Напомните еще раз. Те, кто действительно хочет избавиться от постыдного прошлого, завтра утром ворвутся в Маленичи. А остальных ждет позорная смерть. Немедленно оборудуйте пулеметные гнезда. Пулеметы добавят решимости трусам и паникерам выполнить приказ командования.
Комбат бросает слова резко, отрывисто, прибалтийский акцент бьется в ушах. Колычев только слышит майора, но и не видя, отчетливо представляет его всего — напрягшегося, жестко сощуренного, необычайно возбужденного. Всего на нервах.
— Пулеметные гнезда сооружаются. Я как раз этим и занимался.
— Пополнение получили?
— Так точно. Семнадцать человек
— Боеприпасы?
— Пока нет.
— Ждите. Разберемся. Еще вопросы есть?
— Никак нет, товарищ майор.
— Если в течение часа боеприпасы не поступят — докладывайте. Немедленно. Конец связи.
Не снимая шинели, уселся за стол, где дожидался его Махтуров. Достал из планшетки карту, ткнул пальцем в обозначение населенного пункта.
— Смотри, Николай. Вот наша завтрашняя Голгофа — Маленичи. Деревушка в сорок два двора. Половина разрушены. Значится как опорный пункт обороны противника, имеющий для нас важное тактическое значение.
Махтуров, прихватив коптюшку, склоняется над картой. С минуту сосредоточенно всматривается в топографические знаки и обозначения, прикидывает. Павел следит за выражением его лица.
— Хоть убей — не вижу тут никакого важного тактического значения. Куда ни кинь — болота, топь. И в глубь обороны — то же самое.
— Да, с мозгами ротного уровня тут, пожалуй, мало чего рассмотреть можно, — легко соглашается Павел, потому что и сам недалеко в собственных оценках уходил. — Но нам с тобой дальше Маленичей заглядывать и не требуется. Вот смотри: здесь, у дороги, у них непременно дзоты должны быть. Место для них удобное. Согласен? А складки местности фрицы всегда на сто процентов используют. Они этому хорошо обучены. А вот здесь, за высоткой, у них наверняка полковая артиллерия скрывается. Слабое место обороны — отсутствие минных полей. Раз перед первой линией не ставили, то и перед второй вряд ли. А за ночь поставить не успеют. Так?
— Вроде логично, если по лейтенантским мозгам, — озабоченно соглашается Махтуров. — Но все равно в толк не возьму: сегодня от трех рот половину положили, завтра добьем. Мы что — на оперативный простор выйдем?
Но Колычев его уже не слушал, перехватившись внезапно осенившей его новой мыслью.
— Вот что, Николай. Дуй во взвод, отбери пятерых человек — самых из самых. И — ко мне! Пошлем в ночную за языком.
Махтуров удивленно двинул кустистыми бровями.
— Давай, давай! — поторопил его Павел. — После все объясню.
Махтуров собрался было что-то возразить, но передумал, быстро поднялся и направился к двери.
Одновременно вернулись с позиции взводные. Колычев стал посвящать их в свой план.
— Чует мое сердце, мужики, немчура ночью за своими покойниками похоронную команду пошлет. В этом деле они аккуратисты. Всегда своих убитых с поля боя выносят и хоронят. И на этот раз поползут. На нейтралке десятка полтора их трупов валяется, и среди них один офицер. Вот около него и засаду надо устроить.
Ведищев его замыслом загорелся.
— Это дело, ротный, мы враз обстряпаем. На него немало охотников найдется, если им еще справки об освобождении пообещать… Да я сам первый пойду. Я же разведчик. И люди у меня надежные имеются. Разреши, ротный!
Но Павел его пыл охладил:
— О тебе, Ведищев, речи быть не может. На тебе взвод. Как-нибудь без тебя обойдемся. Только тихо надо. Не выйдет номер — чтобы шито-крыто было. Тобой рисковать не могу.
— Тайну в любом случае не сохранишь: выгорит дело — языка притащим, не выгорит — все равно не утаишь.
— Береженого бог бережет, а не береженого — Сачков стережет. Понял?
— Ладно, заметано. Но все равно зря. Я разведчик.
Посовещавшись, Колычев с Богдановым и двумя взводными, Маштаковым и Ведищевым, выбрались в траншею. Маштаков пошел в свой взвод, а Колычев с Ведищевым, сопровождаемые Богдановым, прошли к ячейке наблюдателя, оборудованной на стыке основной траншеи с боковым ходом сообщения. Наблюдателем в ячейке был казах Имашев, невысокий, щуплый, но жилистый и выносливый боец, знакомец Туманова. Павел помнил его имя — Куангали.
Боец тоже признал командиров. Поспешно отвернул поднятый воротник шинели, замер выжидательно, уступая Колычеву проход в окопчик
— Как немец, Куангали? — приветливо, как к старому знакомому, обратился к нему Павел. — Слышно чего на той стороне?
— Тихо, бякиш-мякиш. Не слыхать… — чуть смущенно отзывается боец. Ему неловко от того, что он не знает и не может сообщить командиру того, что вроде бы должен знать, да вот не знает.
В тесной ячейке втроем не разместиться, и Павел отсылает Имашева в траншею.
— Разомнись там, погрейся. Мы тут без тебя пока понаблюдаем.
* * *
Пока Колычев с Ведищевым рассматривают нейтралку, Имашев с Богдановым, присев на корточки друг против друга, разделенные проходом в окопчик, неторопливо перекуривают в рукав, прислушиваются к тому, о чем переговариваются командиры. Имашева вот-вот должны сменить, он ждет смены караула и мыслями уже там, в протопленном блиндаже, с кружкой горячего чая на нарах. Ему кажется, что смена запаздывает. Поглядывая на Богданова, он вдруг вспоминает о приятеле.
— А где Витек? Тимчук? Как они?
— Витек при делах, дежурный по кухне, — под кухней Богданов подразумевает обеспечение ужина для Колычева. — А Тимчука ротный отправил во взвод к Маштакову. Кончилась для него лафа, вместе со всеми теперь в бой ходит.
— А чё там сзади нас копают? Не знаешь?
— Пулеметы нам в спину ставят. Комбат грозился, что всех перестреляют, если завтра кто назад побежит. И первого — ротного, если Маленичи не возьмем.
— Про пулеметы — правда, что ли? — не поверил Имашев.
— А то! Иди, посмотри, — пренебрежительно фыркнув, посоветовал Богданов. — Комбат сказал, что взвод охраны туда поставит.
— Сачкова, что ли?
— Сачкова.
— Я видел, как он в бою на ротного наскакивал. Орал, что всех перестреляет.
— Ты вообще откуда родом?
— Я? Из Караганды.
— Чучмек, значит? Баранов пас…
— Почему баранов? Я на шахте работал, уголек рубал.
— А в штрафной за что попал?
— Мало-мало Ураза-байрам отмечал. Прогулял смену.
— Ты же мусульман. Мусульманам запрещено.
— А я среди русских вырос. У меня все друзья русские.