— Давай, двигаем за фреями!…
Ворвавшись в немецкую траншею, Штырь сразу заметил спину офицера, юркнувшего в блиндаж Увлекая за собой Скока, кинулся вдогон. Рванув на себя еще не закрывшуюся дверь, швырнул вслед фашисту гранату, отпрянул в сторону. Переждав взрыв, швырнул для верности еще одну.
В пороховом дыму лежал в клочья порванный офицер. Больше никого в блиндаже не было. Вышибив болтавшуюся на одной петле дверь, Штырь залег с винтовкой у порога. Скок пристроился рядом.
Мимо пробежали два штрафника, свернули в боковой ход сообщения. И тотчас там прогремела автоматная очередь, и на поверхность выскочил немецкий автоматчик Штырь снял его из винтовки и рванулся в ход сообщения, в котором скрылись двое штрафников. Оба, сраженные, лежали на дне окопа. Первый был убит, это Штырь определил безошибочно, а второй шевелился, пытаясь приподняться на корточки: пуля попала ему в грудь.
Подхватив раненого под мышки, Штырь прикрикнул на Скока, показывая глазами, чтобы брался за ноги.
— Давай бери! Тащим в блиндаж.
— Зачем?
— Бери, говорю! Тащи!
Скок подхватил раненого за ноги. Вдвоем они втащили его в блиндаж, положили на спину.
— Давай перевязывай! — приказал Штырь и, достав пакет с бинтом, бросил на грудь раненому.
— Ты чё, Штырь? На хрена нам этот фрей. Все равно подохнет.
— Имеем право! Если что — офицера грохнули и раненого спасаем. Бинтуй! А я за «шмайсером» смотаюсь. «Шмайсер» пригодится.
Штырь высунулся из блиндажа, зыркнул по сторонам: никого. Бой уже перемещался к населенному пункту, шел на подступах к окраине. Штырь взобрался наверх и, сторожась, подбежал к убитому им автоматчику, подхватил «шмайсер». Ловким движением вытащил рожок почти пустой. Отшвырнув рожок, полез рукой за раструб сапога убитого. Так и есть, там был запасной, набитый. Прикрепив рожок, Штырь тем же путем вернулся в блиндаж.
Скок расстегнув шинель и оголив грудь раненого, накладывал на рану бинты.
— Ладно, хорош, — сказал Штырь. Автомат был у него в руках, он торопился. — Давай за вояками, двигаем к селу.
И они потрусили по ходу сообщения к поселку.
Ход вывел их к северной окраине, к задворкам одного домовитого крестьянского подворья, где еще теплились следы недавней жаркой схватки. Держа наготове автомат, винтовка за плечом, Штырь вывернулся из-за развороченного гранатой угла сарая на обширный двор, заозирался, почувствовал: здесь!
Немцев вышибли с подворья совсем недавно. Бревенчатые постройки, изрешеченные пулями и осколками, дымились, от занимавшегося изнутри пожаром дома несло сквозь пустые глазницы окон запахами пороховой вони и горелого тряпья. Стрельба, смещаясь к центру, слышалась где-то на соседних подворьях.
Внезапно под тополями, росшими по границе участка, заметил двух лежащих штрафников. Устроившись на плети поваленного забора с выставленными в сторону стрельбы автоматами, те полеживали и не выказывали какого-либо стремления поспевать за гущей боя.
— Эй, славяне! — окликнул их Штырь. — Какой роты?
Оба разом обернулись, настороженно глядя на пришельцев.
— Седьмой. А тебе чего надо?
— Мне ничего. Последний привет вам от второй! — Вскинув «шмайсер», Штырь перекрестил обоих одной щедрой очередью.
— Ты чё делаешь? С катушек понесло? — Скок, будто очередь прошлась по нему, в непритворном ужасе шарахнулся под стенку сарая.
— Заткнись! — Штырь переводит предохранитель на одиночный выстрел. — Бери автомат и стреляй мне в ляжку с пяти шагов. Потом я тебе.
— Ну, ты лом, Штырь, — сообразив наконец, в чем главный замысел сообщника, засуетился Скок, принимая непослушными руками автомат.
— Давай с пяти шагов, — напомнил Штырь и отставил в сторону левую ногу. — Смотри в кость не попади, гад! Башку оторву, — пригрозил он.
Скок прицелился и выстрелил. Штырь качнулся, но устоял.
— Давай автомат, быстрее! Пока я не ослаб! потребовал он. — Становись, выставляй граблю!
Скок послушно вытянул левую руку. Приготовился.
Штырь перекинул предохранитель на очередь и навскид влепил короткую очередь в грудь подельника. Скок запоздало удивился и повалился на спину.
— Придурок!
Штырь торопливо доковылял до двоих убитых им штрафников, перевернул оба трупа лицом вниз, чтобы создавалось впечатление, будто очередь, сразившая бойцов, пришла со стороны противника. Удовлетворившись сделанным, зашвырнул с размаху куда подальше на соседнее подворье автомат и, подняв с земли свою винтовку, опираясь на нее, как на костыль, заковылял через двор в обратном направлении, к траншее.
Выбравшись через задворки на открытое пространство, взъярился, заорал, хмелея от мстительного торжества:
— Санитары, сволочи! Ко мне! Чистый я!…
* * *
Очнулся он от холода. Ударом его отбросило на противоположную стенку траншеи. Там, под стенкой, он и лежал, скрючившись, на подвернутой под себя руке с пистолетом, щекой и кончиком носа примерзая к затоптанной грязью, обледенелой половой доске.
Медленно всплывающее, далекое еще сознание чуть брезжит, цепляясь за ускользающую, недоступную пока мысль. Удар прикладом!
Делает усилие приподнять голову. Усилие отзывается острой, колющей болью в левой стороне шеи. Прикладывает к шее ладонь. Под ладонью твердое вздутие. Упираясь рукой в пол, приподнимается на плечо, с плеча на локоть подтянутой правой. Несколько секунд отдыхает, пережидая боль.
В голове тонко звенит. С трудом распрямляет спину и садится. В траншее тихо. Стрельба доносится издалека. Значит, бой переместился в село. Сколько же он пролежал без сознания? Пятнадцать, двадцать минут? Полчаса? Палец на курке занемел.
Подосадовав на себя за непростительную оплошность: надо же, третий год в окопах воюет, а попался, как новичок, поднялся на ноги, выглянул из окопа.
От окраины Маленичей по открытому пространству, не скрываясь, шли трое раненых. Двое впереди, поддерживая друг друга. Третий — чуть сзади — ковылял, опираясь на винтовку.
Павел выбрался из траншеи. Наверху почувствовал себя бодрее, увереннее. Пошел навстречу раненым. Первые двое ему были незнакомы, вероятно, из роты Заброды. В третьем с шевельнувшимся чувством отчуждения признал уголовника Штыря из первого взвода. Тот признал Колычева раньше. Заорал взрадованно еще издали:
— Ротный, чистый я! Готовь справилу!
— Выпишут тебе справилу и без меня в госпитале, — отмахнулся от него досадливо Павел.
— А-а-а! В окопе отсиживался, гад, пока мы там кровь проливали! — завизжал Штырь. — За спины прячешься!
— Да пошел ты!
Послав уголовника куда подальше, будучи против него предубежденным, как против горбатого, которого может исправить только могила, Павел крупно пошагал напрямую по склону, держа направление на центр села, где гремели выстрелы и шел бой.