Тем временем Служба радиоразведки сообщила, что Фриц, явно новичок в радиоделе, практикуется в нантском подразделении абвера в использовании азбуки Морзе, используя вариант кода «Виджиньер» под названием «Гронсфилд». Поначалу его передачи были весьма топорны, а когда он пытался работать быстрее, то преуспевал лишь в увеличении числа ошибок и неправильно переданных букв. Тем не менее он быстро обучался. «По прибытии в страну он будет посылать депеши на английском», — предупреждала Служба радиоразведки. После того как радиопередачи Фрица перехватывались «практически ежедневно в течение нескольких недель», перехватчик «научился распознавать его безошибочно узнаваемый стиль и фиксировать его особенности», выучив выдающий радиста «почерк». Передачи Фрица часто заканчивались радостным «73» — общепринятым сокращением фразы «всего наилучшего» или аббревиатурой FF, обозначавшей вопрос «Читаемо ли мое сообщение?». Чаще всего он подписывался «смешком» — ХУ ХУ ХА ХО, вставляя после этого 99, означающее «идите к черту», или что-то вроде этого. Фриц на глазах превращался в превосходного радиста, хотя его радиограммы были дурашливы, а порой и просто оскорбительны.
К концу лета МИ-5 собрала на Фрица солидное досье. Однако до сих пор никто не знал его настоящего имени, предполагаемой миссии, а также возможной даты и времени прибытия в Британию. Его таинственный товарищ Бобби Свинья с его королевским аппетитом и слоновьими привычками по части туалетных дел также оставался личностью загадочной.
Однажды утром фон Грёнинг выдал Чапмену оружие — блестящий американский «кольт» с заряженным магазином. Раньше Чапмен никогда не носил оружия. На вопрос о том, зачем ему пистолет, фон Грёнинг туманно ответил, что «он может столкнуться с какой-нибудь неожиданностью, а в таких случаях без оружия зачастую не обойтись». Лео учил его целиться и стрелять по мишеням, установленным в парке виллы Бретоньер, и вскоре Чапмен уже хвастался, что способен попасть в монету с расстояния 50 футов.
Оружие было не единственным знаком растущего доверия фон Грёнинга. Бледнолицый Преториус больше не следил за каждым шагом Чапмена, ему было разрешено совершать прогулки в компании одного лишь Бобби, хотя их и просили не удаляться слишком далеко от виллы Бретоньер. Ему также позволили переехать из комнаты на верхнем этаже здания (где он предварительно заделал отверстия в полу) в спальню в коттедже садовника, где он мог в любое время практиковаться в составлении взрывчатых веществ и зажигательных смесей, пользуясь лабораторией, когда пожелает. Его самодельные бомбы становились все больше и сложнее. Он практиковался в изготовлении взрывателей, срабатывающих в воде, швыряя плоды своих экспериментов в пруд, где плавали утки. В саду было множество пней, и Чапмену было разрешено беспрепятственно взрывать их. Как-то раз он заложил слишком много динамита в огромный дубовый пень; тот взорвался с такой силой, что обгоревшие деревянные обломки попадали в сад соседнего дома, едва не задев хозяина. Фон Грёнинг был в ярости. Чапмен оказался не столь блестящим специалистом по взрывчатке, как он предполагал. Когда тот пытался создать запал на основе серной кислоты, летучая смесь взорвалась: ему обожгло руки, опалило клок волос, все лицо было в саже. Доктор-француз перевязал Чапмену руку, и тот отправился в постель. «Более всего я страдал от стыда», — признавался он позднее.
Разнообразные гости продолжали заезжать на виллу Бретоньер: одни — проследить за обучением Чапмена, другие — потолковать с фон Грёнингом или пройти тренировку. Как-то раз на виллу прибыл очередной визитер — француз, которого все называли Пьером, коллаборационист в круглых очках, по словам Чапмена, «умеющий в нужный момент прокричать „Хайль Гитлер!“». Пьер был членом бретонской сепаратистской группы «Бретань для бретонцев» и проходил подготовку для работы в «пятой колонне» на случай, если вторжение союзников вынудит германские войска уйти из Франции. В другой раз ему позволили присутствовать на встрече с двоими мужчинами, один из которых был представлен как «мсье Фердинанд», а другой, парень лет восемнадцати, казался настолько напуганным, что едва мог соображать. Это были члены голлистской ячейки, очевидно собиравшиеся покинуть Францию одним из отработанных маршрутов, чтобы присоединиться в Лондоне к «Свободной Франции». «Мсье Фердинанд», кажется, был готов протащить Чапмена вместе с ними по сходной цене. Однако фон Грёнинг явственно объяснял, что существуют и другие способы доставить его в Британию.
Отношения между фон Грёнингом и его протеже становились все более близкими. Отец Чапмена в тех случаях, когда не был в отлучке, держался с ним сухо и сдержанно, к тому же они не виделись уже с десяток лет. Фон Грёнинг, взяв его под свое покровительство, со всей возможной добротой принял на себя отцовскую роль. Их взаимная привязанность была совершенно непритворной. По вечерам фон Грёнинг попивал свой бренди, а Эдди с восторгом слушал его рассуждения об искусстве, музыке и литературе. Они оба обожали романы Герберта Уэллса и стихи Теннисона. Время от времени фон Грёнинг вдруг ударялся в рассуждения о политике или войне. Он был убежден, что Германия выиграет войну и что попытка союзников вторгнуться во Францию приведет к «ужасной бойне». Это была оценка опытного солдата, а не лозунги пропагандиста. К удивлению Чапмена, фон Грёнинг восхищался тактическим искусством союзников, проявленным при вторжении в Северную Африку, и оценивал налет британцев на близлежащий Сен-Назер как «отлично спланированный и прекрасно исполненный». В августе союзники потерпели сокрушительное поражение в ходе высадки в Дьепе, потеряв 4 тысячи человек убитыми, ранеными и пленными. В честь этого события на вилле Бретоньер было устроено празднество, в ходе которого, однако, фон Грёнинг поднял тост за «мужество и стойкость» союзнических коммандос.
Если оценка фон Грёнингом военных действий была детализированной и взвешенной, то его заместитель смотрел на вещи совершенно иначе. Преториус и фон Грёнинг никогда не испытывали друг к другу теплых чувств. Преториус полагал своего шефа снобом, осколком старого мира, тогда как на либеральный вкус фон Грёнинга его зам был слишком уж очарован Гитлером. По мнению молодого офицера, масштабы потерь, которые несли русские на Восточном фронте, делали победу Германии неизбежной. По его прогнозам, Сталинград должен был пасть в 1943 году, а за этим последует «массированное наступление на Британию всеми силами, сосредоточенными в Европе и на русском фронте». Роммель сметет всех на своем пути, утверждал он, и перспектива «смертоносного блицкрига» в Британии, стране, которой он так восхищался, приводила его в экстаз: «Только представьте, как это будет, — все наши пикирующие бомбардировщики и все наши солдаты — обученные, крепкие, закаленные! — восклицал Преториус. — Что с этим смогут поделать американцы?» Чапмен с каждым днем находил его все более раздражающим.
Как-то утром в середине лета фон Грёнинг приказал Чапмену собираться: они с Томасом едут в Берлин для прохождения следующего этапа подготовки. В туманные утренние часы парижский поезд затормозил на небольшом полустанке в одном из пригородов немецкой столицы. Машина их уже ожидала. Чапмен спросил, куда они направляются. Преториус казался напряженным и нервничал: «Сейчас нам может сильно не повезти: если кто-нибудь поймет, что ты англичанин, нас тут же пристрелят». Произнеся это, он добавил вежливо: «Пожалуйста, не задавайте пока вопросов!» Кажется, они ехали через зеленые пригороды, однако на улице было еще темно, к тому же водитель, явно умышленно, приглушил свет фар, так что Чапмен почти ничего не видел. По слабому мерцанию закатных лучей на горизонте он догадался, что они едут в северном направлении.