Вдобавок ко всем треволнениям, к Эдди приставили нового соглядатая — юного субтильного парнишку из «Лютеции» по имени Краус, или Крауснер. Фон Грёнинг предупредил Чапмена, что Краус — гомосексуалист и завсегдатай парижских злачных мест — заработал репутацию лучшего охотника на шпионов, поймав больше вражеских агентов, чем любой другой немецкий контрразведчик, и что он очень ловко умеет задавать бесцеремонные вопросы. Как и любой другой германский офицер на его пути, Краус тоже имел задание для Чапмена — тот должен был передать камеру и деньги агенту, уже действующему в Британии.
Как-то вечером, после ужина, Краус невзначай спросил, знаком ли Чапмен с Дэннисом Уитли, английским писателем, автором остросюжетных романов. Чапмен признался, что встречался с ним.
— Он ведь работает на британскую разведку? — поинтересовался в ответ Краус.
Зигзаг прикинулся возмущенным:
— Мне-то, черт возьми, откуда знать?
Эдди, в отличие от Крауса, не знал, что Уитли стал ключевым сотрудником Лондонского контрольного центра, совершенно секретного подразделения, занимающегося стратегической дезинформацией противника. Руководил им подполковник Джон Биван.
Воскресным утром на Пляс-Пигаль Чапмен узнал в толпе молодого алжирца по имени Амалу, знакомого по тюремным казематам Роменвиля. Тем же вечером в кафе «Ла Рефюж» в Латинском квартале Амалу рассказал ему, что был освобожден сразу после Чапмена — не зная почему, — как, впрочем, не знал он и о причине своего ареста. Когда Чапмен спросил его об Энтони Фарамусе, Амалу лишь с грустью пожал плечами: Фарамуса увезли из Роменвиля через несколько месяцев после освобождения Чапмена, и никто не знал, жив он или мертв.
В это время Фарамус находился в концентрационном лагере Маутхаузен. До этого он был в Бухенвальде, где голодал, отчаянно мерз в своей эрзац-рубахе и ботинках на деревянной подошве, подвергался побоям и работал в рабских командах до полного изнеможения. «Если — или когда — я умру, — думал он, — мои останки протащат по навозу и сбросят куда-то, где их заберет тележка, присланная из крематория». Фарамус подсчитал, что жить ему осталось примерно полгода, когда, по неизвестной ему причине, его загнали в очередной поезд и перевезли в Маутхаузен, огромный рабочий лагерь в Верхней Австрии.
Здесь условия были, насколько это возможно, еще хуже, чем в Бухенвальде: по словам Фарамуса, это был «лагерь уничтожения, настоящее кладбище». Комплекс лагерей Маутхаузен-Гузен был самым ужасным из существующих: здесь врагов Рейха, включая интеллигенцию, уничтожали работой до смерти. Болезни, насилие, жестокость и газовые камеры убивали жестоко и неотвратимо. В Бухенвальде погибло около 56 тысяч человек, в Маутхаузене — примерно 300 тысяч. Многие из тех, кто был еще жив, искали смерти: живые скелеты, рабы каменоломен Маутхаузена, выждав, пока охрана отвернется, они хватали самый большой камень, который могли поднять, и проламывали себе острой гранью голову. Другие, подобно Тони Фарамусу, с изъязвленными, гниющими ногами, с телами, изгрызенными болезнью, апатично ждали конца. В то время, когда Чапмен интересовался судьбой своего друга, того тоже мучили вопросы: «Все это время я думал — почему? Откуда такое зверство? Какова цель всего этого?»
Через несколько дней после встречи Чапмена с Амалу Краус походя заметил, что хотел бы зайти в кафе «Ла Рефюж» в Латинском квартале. Чапмен был поражен. Он начал лихорадочно размышлять. Следили ли за ним в кафе? Сказал ли он Амалу что-нибудь, что могло выдать его? Подверг ли он дополнительной опасности себя или Фарамуса, интересуясь судьбой своего друга? Был ли Амалу стукачом? Чапмен предложил лучше пойти в «Лидо», и на лице Крауса появилась неприятная понимающая улыбочка.
Вскоре пришло письмо от Дагмар, в котором говорилось, что она «хорошо проводит время, недавно познакомилась с одним штурмбаннфюрером…» Это была кодовая фраза, означающая, что ей продолжают платить и ни в чем не подозревают. Чапмен заметил, что письмо уже было кем-то вскрыто.
6 июня союзники вторглись в Северную Францию. Началась крупнейшая в истории операция вторжения с моря. Операцию «Оверлорд» обеспечила операция «Стойкость» — крупнейшая дезинформация, организованная командой «XX». Многие месяцы двойные агенты поставляли немцам сведения, из которых явственно следовало, что союзники вторгнутся на континент через Па-де-Кале. Однако войска союзников высадились в Нормандии, запутав врага дезинформацией с таким успехом, какого не удавалось добиться ни одной разведке за всю историю войн.
Высадка изменила все, включая и миссию Чапмена. МИ-5 полагала, что он может добиться невероятного; что же касается абвера, похоже, там все больше верили в то, что он может творить чудеса. В лихорадочные дни после начала вторжения шефы немецкой разведки всерьез обсуждали идею о том, чтобы забросить Фрица на нормандский береговой плацдарм для действий в тылу противника. Он мог выбрать любую маскировку (предлагался даже костюм падре), получить любую запрошенную сумму денег и помощь других агентов. Согласно инструкциям, полученным из Берлина, Чапмен должен был узнать код, которым пользовались при радиообмене корабли союзников «при обстрелах прибрежных городов для поддержки сухопутных сил». Однако этот план стал рушиться на глазах, стоило кому-то заметить, что даже шпион со способностями Чапмена вряд ли сможет в самом эпицентре кипящего боя подплыть к кораблю в гриме военного капеллана и стащить оттуда совершенно секретные коды.
В итоге было решено поручить Чапмену подготовку членов «пятой колонны» в Париже на случай, если немцам придется оставить город. Он учил азбуке Морзе двух женщин-добровольцев, которые, казалось, совершенно не способны справиться с поставленной задачей. Одну из них, нервную итальянку, бывшую балерину, звали Моника, другой была бывшая машинистка по имени Гизелла. Зигзаг с удовольствием взирал на ямочки на щеках у Моники, однако все больше подозревал, что безнадежно запутался в сетях безумной германской военной бюрократии.
Фон Грёнинг тоже пребывал в депрессии. Он сообщил Чапмену, что убежден в своей собственной непотопляемости, однако у него были иные причины для печали: абвера больше не существовало. Получив очередные свидетельства антинацистской деятельности офицеров абвера, Гитлер взъярился. Вызвав Канариса, он обвинил его в попустительстве, из-за которого секретная служба «совершенно развалилась». Канарис язвительно ответил, что в этом нет ничего удивительного: ведь Германия проигрывает войну. Гитлер мгновенно уволил Канариса, «сослав» его на ничего не значащую должность. Абвер был распущен, все его функции были переданы РСХА — Главной имперской службе безопасности, существовавшей в составе СС под руководством Гиммлера. Фон Грёнинг больше не работал под началом либерального Канариса — его шефом стал Вальтер Шелленберг, шеф зарубежной разведки в составе СС.
Пребывая в унынии, фон Грёнинг даже придумал для себя собственную шпионскую миссию — в случае отступления немецких войск он собирался остаться на занятой союзниками территории и под видом французского торговца антиквариатом координировать деятельность «пятой колонны». Эдди приписал этот план «излишнему употреблению бренди». Чапмен пытался подбодрить своего товарища и даже подарил ему на день рождения статуэтку из слоновой кости с гравировкой — на память об их пребывании в Париже.