— Зинченко! — крикнул взводный. — Иди сюда, хорошим поделюсь.
* * *
Трифонов довел Ковалева до КП роты и проследил, как тот, не без труда, садится в седло и уезжает, сперва шагом, потом поднимает коня в рысь.
— Крепкий у нас комбат, — задумчиво сказал Волков.
— Угу, — ответил политрук.
Мимо пробрел второй взвод — тринадцать бойцов при одном ДП, станковый пулемет и противотанковое ружье остались на позиции. Шедший замыкающим Медведев подошел к окопу комроты и присел на корточки.
— Товарищ политрук… Коля, тут такое дело, — он запнулся.
— Ну? — поторопил его Волков. — Чего «Коля»?
— С Катей неладно, — сказал старшина.
Трифонова словно обухом в лоб ударило. Ему не приходило в голову, что с Пашиной может что-то случиться, если уж на то пошло, за все это время он даже не вспомнил о ней. Катерина была санинструктор, почти врач, ну что может произойти с доктором, она же не на танки с гранатой бегает! Сейчас Николай как-то сразу вспомнил, что санитарный пункт располагался как раз за позициями второго взвода, на опушке рощи, изрубленной немецкими снарядами.
— Да жива она, даже не ранена, — успокоил Медведев. — Ее на санпункте завалило, но выкопалась, девка-то крепкая, и других выкопала. Просто теперь сидит, как в воду опущенная.
— Как Богушева тогда, что ли?
— Да нет, — помотал головой Медведев. — Просто… Напугана она. Сразу такое — это ведь тяжело. Своих я поднял, работать заставил, а ее? Сидит в окопе и молчит.
— Вот не было печали, — в сердцах сказал Волков. — И что мне теперь с ней делать?
— Я схожу, — сказал неожиданно Трифонов, — попробую привести в чувство.
— Ну, это твоя обязанность, — пожал плечами лейтенант.
Проводив взглядом политрука, комроты хмыкнул:
— Иди-иди, няня, — он повернулся к Медведеву: — Денис, займете окопы — можешь дать людям поспать. Там у нас сухо.
— Есть, — ответил, поднимаясь, старшина.
Волков отвернулся и в который раз поднес к глазам бинокль. Серая полоска леса за полем казалась мертвой, ему оставалось только ждать. Им всем оставалось только ждать.
* * *
Тяжелых раненых уже эвакуировали на батальонный пункт, легкие ушли сами. Пашина сидела в окопе нового санпункта, подняв ворот измазанной грязью шинели так, что из-под шапки были видны только глаза. Ее сумка с оторванным клапаном лежала рядом, похоже, девушка просто уронила ее на землю да так и не подняла. Николай поежился — все выглядело гораздо серьезнее, чем он думал.
— Кать, Ка-а-ать, — осторожно позвал Трифонов.
Пашина подняла голову и посмотрела в лицо политруку, взгляд у нее был усталый и какой-то потухший. Прежняя Пашина смотрела не так, да что там, прежняя Пашина не стала бы сидеть на голой земле в грязной шинели. Прежняя Пашина начала бы с того, что притащила из леса веток на дно, со скандалом конфисковала бы у связистов брезент, и уж во всяком случае тетрадь учета раненых не валялась бы у нее рядом с сумкой.
— Товарищ политрук?
И голос у сержанта стал какой-то вялый, севший, а ведь еще два дня назад Берестов, с непривычной для него доброй улыбкой сказал, что Катерине нужно было идти в оперу, а не по медицинской части. Трифонов соскочил в окоп и опустился на колено рядом с девушкой. Он не знал, что сказать, потому начал с самого простого:
— Ты чего на земле-то сидишь, застудишь все на свете. — Трифонов помнил, как мать гоняла сестер, чтобы не сидели на снегу, и сейчас повторил ее слова. — Хоть подстелила бы что. Ну, вставай давай…
Николай потянул девушку за рукав, осторожно взял ее ладони в свои. Пашина вздрогнула, и Трифонов в ужасе уставился на ее руки — бурые от грязи и крови с сорванными ногтями, под которыми проступали черные синяки. Этими руками санинструктор выкапывала из земли заживо погребенных раненых.
— Так… — Николай замолчал, собираясь с мыслями. — А ну, вставай, быстро!
Он схватил ее за плечи и поставил на ноги.
— А теперь пошли.
Николай привел девушку туда, где пытался уснуть в стрелковых ячейках второй взвод, и первым делом растолкал Медведева, приказав ему развести огонь. Старшина было заикнулся о маскировке, которая таким безрассудством будет непременно порушена, но политрук молча указал ему на руки Катерины, что стояла, прислонившись к дереву, все в том же оцепенении. Медведев посмотрел на истерзанные ладони девушки, молча кивнул и принялся раскладывать костер под деревьями так, чтобы дым выходил через ветки. Проснувшийся Зинченко сперва заворчал было, но быстро понял, в чем дело, и пошел собрал котелки, у кого были. С Кати сняли промокшую шинель, и Полесковский накинул ей на плечи свою, которую он незнамо как ухитрился сохранить в сухости. Вода вскипела быстро, и Медведев, как самый опытный, осторожно обмыл руки санинструктора. Старшина достал из-за пазухи флягу с тем самым, неведомо откуда взявшимся спиртом, не жалея, сполоснул им раны и царапины, потом осторожно, палец за пальцем, бинтом и пластырем перевязал руки Пашиной. Закончив с этим, он налил в кружку спирта на палец, сильно развел водой и приказал девушке:
— Пей.
Катерина, за все это время не проронившая ни слова, молча сделала глоток, закашлялась и вдруг заревела. Она плакала, как маленькая девочка, которой нанесли горькую, девчачью обиду, а вокруг стояли люди, пропахшие землей и пороховой гарью, стояли, не зная, что тут сказать.
Катерина плакала долго, а наплакавшись, заговорила и не могла остановиться. Они узнали, что это очень тяжело — быть одной среди толпы мужиков, когда даже поговорить не с кем. Что это трудно — засыпать в страхе: вдруг ночью кто-то полезет к тебе под шинель. Что очень страшно сидеть в окопе, когда вокруг рвутся снаряды, и перевязывать человека, который кричит и исходит кровью у тебя на руках. И хуже всего — не мыться две недели, ведь в институте девчонки следили за собой, и зимой, если не было угля, воровали дрова, грели воду, чтобы устроить помывку. Прежняя Пашина — бойкая, острая на язык, смелая, куда-то исчезла, вместо нее у костра сидела усталая, измученная девушка, которой было больно и страшно.
Николай молчал — а что скажешь? Наверное, даже Гольдберг не нашел бы тут правильных слов, и политрук очень удивился, когда старшина сел на бревно рядом с девушкой и заговорил, глядя прямо перед собой. Медленно, с запинками, короткими рублеными фразами, Медведев рассказал, как выходил из окружения под командой лейтенанта Волкова. Люди слушали, не отрываясь, иногда вставляли пару слов Тулов и Коптяев. Это был удивительный рассказ, от которого захватывало дух — шутка ли, провести по немецким тылам два танка, да еще на трофейном топливе! Но командир второго взвода лишь вскользь упомянул, каких трудов и крови стоило им спасти боевые машины. Медведев говорил в основном о двух женщинах: военвраче Ирине и медсестре Ольге. О том, как они вытащили с того света тяжелораненых бойцов, что не дожили бы иначе и до утра. Об операционном столе из шинелей, брошенных на землю, на котором при свете фонариков Богушева боролась за жизнь людей.