Петров «попал в плен» к двум девушкам лет двадцати, виной чему, наверное, были орден и медаль на гимнастерке под распахнутым полушубком. Неугомонный радист опять заставил командира надеть награды, мотивируя это тем, что старший лейтенант будет представлять экипаж, а раз так — должен выглядеть на все сто! Сам Безуглый вместе с Осокиным остались у машины — приказом Гусева при каждом танке постоянно дежурили два человека, на всякий случай. Протасова командир взял с собой, надеясь, что тот взбодрится — в последнее время наводчик был какой-то квелый.
Высокую и чуть полноватую девушку с круглым симпатичным лицом и огромными голубыми глазами звали Женя. На ней было простенькое, на ватной подкладке, пальто и смешная шапочка толстой, в три нитки, вязки. Женя предусмотрительно обулась в валенки и от холода явно не страдала. Другая — на полголовы ниже, тоненькая, казалась куда красивей своей подруги, но и как-то строже, что ли. Ее пальто было легче и сидело на девушке, как влитое, ножки обуты в поношенные, но аккуратные ботиночки, густые черные волосы венчал щегольской беретик. Наряд, конечно, совсем не по погоде, но даже мерзла она как-то изящно. Брюнетку звали Ольга, не Оля, а именно Ольга. Женя тараторила без умолку, что, впрочем, совсем не раздражало — голос у нее был красивый, Ольга время от времени вставляла словечко, каждый раз к месту и ужасно умно.
Петров слегка растерялся. За последние месяцы он ощутимо огрубел, стал вспыльчив, вернулась дурная привычка крыть матом, от которой, как недостойной советского командира, избавился еще в училище. Больше всего старший лейтенант боялся ляпнуть что-нибудь глупое или как-то обидеть девушек. Да и пахло от него далеко не одеколоном, комвзвода только надеялся, что въевшиеся запахи дыма, солярки и масла перебивают «аромат» давно не мытого тела. От Протасова помощи ждать не приходилось — наводчика куда-то оттерли. Подмога пришла неожиданно: аккуратно раздвигая людей своими широкими плечами, к Петрову протолкался Бурда. Обаятельно улыбаясь, он представился и тут же выразил восхищение обеими гостьями, сравнив Женю с солнышком, а Ольгу с ясным месяцем. Девушки покраснели и, переглянувшись, назвали имена: Оля — Женино, Женя — Олино. У комвзвода отвисла челюсть — старший лейтенант и представить не мог, что его ротный, обстоятельный, хозяйственный, а в бою — спокойно-бешеный, способен на такую галантность. Бурда тем временем разливался соловьем: склонившись к уху Жени, он громко заметил, что завидует старшему лейтенанту Петрову, ибо сам женат. И, кстати, девушки, повернулся он к Оле, это — старший лейтенант Петров, один из храбрейших командиров нашей бригады. Вы думаете, у него только один орден? По секрету, их два, один отдал для этой встречи товарищу, у которого своего пока нет. А третий ему еще не вручили. Видели бы вы, что он вытворял под Мценском, когда бросился на своей «тридцатьчетверке» прямо на немецкие пушки — это же верная смерть, можно сказать! А потом с экипажем в подбитом танке прикрывал отход товарищей из города! В общем, выдающийся человек, но, к сожалению, немного застенчив… Подмигнув Петрову, Бурда вперевалочку пошел прочь.
Теперь пути назад не было, и старший лейтенант, глубоко вздохнув, бросился в разговор, как в омут. Впрочем, беседу сперва вели в основном сами девушки. Старший лейтенант узнал, что Женя — коренная москвичка, а Оля приехала из Тамбова, живет у сестры. Им обеим — по девятнадцать лет. Оля учится в Московском педагогическом институте, правда, здорово? Правда, семнадцатого октября занятия прекратились, потому что Москва на осадном положении, но ведь это ненадолго, немцев отгонят, и будут учить опять, учителя ведь нужны! Только Оля все равно хочет перейти на вечернее, чтобы работать, как Женя. Да, Женя работает на ДОЗ № 8 [24] , и, между прочим, они там собирают противопехотные мины, только это секрет! Сперва было страшно очень, но они без взрывателя неопасные. А вообще, они ходили в военкомат, потому что хотят идти добровольцами, они же комсомолки, Женя даже комсорг [25] в своем цехе. Из их класса одна девочка уже в армии, между прочим, и они сдали нормы ГТО, а Оля даже ворошиловский стрелок [26] , правда, пока только первой степени, но она и из боевой винтовки стреляла! Они правда смогут.
Петров почувствовал, что у него комок подкатил к горлу — перед глазами стояла Богушева, усталая, изможденная, лицо медсестры Ольги, метавшейся в горячечном бреду. Наверное, Женя и Оля что-то почувствовали, потому что обе замолчали. Старший лейтенант шагнул вперед и вдруг положил руки им на плечи. Девушки покраснели — этот молодой красивый танкист, кажется, был вовсе даже не застенчивый, но Петров ничего не замечал.
— Вы вот что, девушки, — хрипло сказал комвзвода. — Вы работайте там, у себя, делайте мины. Не торопитесь вы на фронт, подождите пока, хорошо?
Женя неуверенно повернулась к подруге, Оля же, не отрываясь, смотрела в глаза Петрову. Старший лейтенант не выдержал и отвел взгляд.
— Давайте о чем-нибудь другом, Оля, — пробормотал комвзвода и отпустил девушек, — извиняюсь, конечно.
— А… А вы правда такой смелый? — бухнула вдруг та прямо в лоб, словно позабыв, что она — вся из себя умная и тактичная.
Петров улыбнулся, потом с облегчением рассмеялся. Теперь пришла его очередь, и, хотя, конечно, все рассказывать было нельзя, он говорил минут пятнадцать. Жене, в конце концов, кажется, стало скучно, но Оля слушала, не отрываясь. Старший лейтенант старался рассказать не столько о себе, сколько о товарищах. Когда он дошел до горькой истории с письмом комиссара Белякова, девушки всхлипнули. Потом Петров перескочил сразу на бои под Мценском, за которые он получил второй (товарищ старший лейтенант Бурда немного приврал) орден. Наконец, комвзвода перевел дух и сказал, что это все малоинтересно, а вот что девушки собираются делать после войны? Женя оживилась и сказала, что будет актрисой. Петров вежливо удивился, но Оля подтвердила, что Женечка очень хорошо поет, и если бы не ленилась… Тут, разумеется, выяснилось, что Оля и сама не без греха, и по трем зачетам у нее весной даже было «удовлетворительно»…
Они разговаривали, не замечая, что творится вокруг, пока не подошел Загудаев [27] и, смеясь, не позвал всех к столу — хватит морить гостей голодом. В блиндажах было тесно и темно, поэтому столы, сколоченные наспех из березовых бревнышек и неведомо где добытых досок, поставили прямо на снегу. На обед была пшенка с мясными консервами — пища простая, но гости ели с удовольствием. По карточкам давали только хлеб, иногда немного крупы и масла, и простой, но сытный обед был настоящим пиром для москвичей. После обеда делегаты вытащили из автобусов огромные мешки и под одобрительный ропот танкистов принялись раздавать подарки — завернутые в оберточную бумагу или газету пакеты. Внутри были теплые шапки, шарфы, рукавицы, носки и даже свитеры и письма, письма, письма от абсолютно незнакомых людей. Москвичи желали воинам скорейшей победы, дети обещали учиться только на «отлично», женщины, у которых кто-то тоже ушел на фронт, просили быть осторожней, чтобы вернуться, ведь всех ждут дома матери, жены… А девушки… Девушки предлагали дружить, обещали ждать и, если товарищ боец захочет, выражали готовность прислать фотографию.