Кричали недалеко, метрах в ста, а в такой глухомани звуки теряются быстро. Рота ушла от опушки километра на полтора, и продиравшемуся сквозь заросли Волкову оставалось только надеяться, что по лесу не шастают охотнички в серой форме. Он запоздало подумал, что надо было прихватить карабин, и, на бегу расстегнув кобуру, выхватил ТТ. Все это было, конечно сплошным нарушением Устава, и Гольдберг будет абсолютно прав, если взгреет дурного комроты по-комиссарски. Однако сейчас Волков мог думать только о том, что где-то рядом кричала женщина. Ротный, наверное, проскочил бы мимо, но тут слева из кустов раздалось мычание, словно кто-то пытался выть с закрытым ртом, и успокаивающий голос Берестова. Лейтенант медведем проломился через орешник и оказался на маленькой прогалине. У сломанной березы на траве неподвижно лежала девушка в синей форменной юбке и гимнастерке. На вид ей можно было дать лет двадцать: обычное милое лицо, выбившиеся в беспорядке из-под берета густые черные волосы. Казалось, она спала, но земля под каблуками тяжелых армейских сапог была разрыта, разворочена, словно девушка билась и скребла ногами.
— Обморок. — Берестов, стоявший на колене рядом с санитаркой, легко поднялся навстречу командиру: — Слава Богу, я уже думал, придется бить.
Он повернул руку, внимательно осмотрел ладонь.
— До крови прокусила. Истерика.
Вслед за лейтенантом на поляну выбежали шесть красноармейцев.
— Что здесь произошло? — Лейтенант понимал, что вопрос звучит глуповато, но ничего умнее в голову не пришло.
— Мы на них, собственно, случайно наткнулись, — ответил старший сержант. — Я возвращался с Кошелевым, смотрю, лежит санитарная сумка. Поискал вокруг и нашел хозяев. Мне с первого взгляда показалось, что с ними что-то не так.
Он кивнул в сторону, и Волков, наконец, обратил внимание, что кроме санитарки и комвзвода на поляне присутствуют еще двое. На земле, обхватив руками колени, сидела худая женщина лет тридцати-тридцати трех с тонким красивым лицом. Судя по шпале на петлицах медицинской службы, перед лейтенантом был старший военфельдшер. «Что-то я тут самый младший по званию получаюсь», — подумал ротный. Рядом с женщиной стоял, тяжело опираясь на винтовку, невысокий плотный ефрейтор лет сорока, черные от въевшегося масла руки выдавали в нем шофера. Круглое, скуластое лицо имело какое-то болезненно тупое выражение, и от этого Волкову стало не по себе. Лейтенант подошел к врачи опустился на одно колено и осторожно коснулся ее плеча.
— Товарищ старший военфельдшер…
Ротный запнулся. Ситуация была явно неуставная, и как тут представляться, он не знал. А еще его очень беспокоило то, что ни женщина, ни шофер никак не отреагировали на появление новых людей. И глаза у товарища старшего военфельдшера были какие-то нечеловечески черные. Приглядевшись получше, лейтенант резко встал: зрачки у врача были расширены настолько, что занимали всю радужку.
— Она в шоке, — тихо сказал Берестов. — Как и водитель. И, честно говоря, мне это очень не нравится. Эта женщина — военный врач, крови она должна была видеть больше, чем мы с вами вместе взятые. Я же помню германскую: мужики падают в обморок, а сестрички держатся.
— Может, под обстрел попали? — подумал старший лейтенант. — Когда людей накрывает, бывает, и умом двигаются.
— Не похоже, чтобы их по земле валяло, — покачал головой старший сержант.
— Ладно, сейчас не об этом думать надо, — подвел черту Волков и повернулся к красноармейцу, — Ты и ты, берите санитарку, только осторожно. И чтоб без фокусов. Если придет в себя и опять кричать начнет, просто рот ей зажмите. Ты, давай, веди шофера, он, похоже, смирный. Андрей Васильевич, вы человек опытный. — Ротный запнулся и честно признался: — Ну, во всяком случае, подход к женщинам должны лучше меня знать. Военфельдшер за вами. Поднимайте ее и ведите к нам. Остальные — со мной, мы прикрываем.
— Есть!
Бывший белогвардеец наклонился над врачом, осторожно коснулся пальцами бледной щеки. Затем подсунул правую руку под колени и легко поднял женщину на руки.
— Проще отнести, — сказал Берестов. — Она сейчас даже встать не сможет.
— Хорошо. — Лейтенант кивнул и повернулся к одному из оставшихся красноармейцев: — Ты иди вперед и отводи ветви.
Волков поднял трехлинейку комвзвода и вломился в кусты, отрывая на ходу торчащие ветки, чтобы остальным было проще нести женщин. Обратно шли медленнее, стараясь не потревожить свою хрупкую ношу. На полдороге лейтенанта встретили трое бойцов во главе комиссаром. Гигант Шумов принял санитарку от запыхавшихся красноармейцев, Берестов осторожно нес военфельдшера. Шофер, похоже, уже пришел в себя, во всяком случае вести за руки его не пришлось.
— Что с ними? — нервно спросил Гольдберг.
— Не знаю, — сквозь зубы ответил лейтенант. — Сейчас будем разбираться.
Рота встретила командиров сдержанным гулом, на ногах были все, кроме тяжелораненых
— Разойдитесь, — резко приказал Волков. — да не толпитесь вы, им воздух нужен!
— Шинели давайте, — добавил комиссар.
Несколько красноармейцев сдернули скатки, санитарку уложили на расстеленное сукно, и и совету Медведева, укрыли сверху, военфельдшера белогвардеец осторожно посадил, придерживая за спину. Кто-то накинул ей на плечи шинель поднес к губам флягу, но разжать стиснутые зубы было невозможно. Лейтенант встал и подошел к шоферу. Глаза ефрейтора уже обрели осмысленное выражение, и выражение это лейтенанту очень не понравилось.
— Фамилия, имя, часть? — коротко спросил ротный.
— Ефрейтор Копылов, двести тридцать пяти отдельный автобат, — хриплым низким голосок ответил водитель.
— Кто эти женщины? Как вы оказались в лесу? — продолжал давить Волков.
— Товарищ лейтенант, — тихо заметил Гольдберг, — вы же не врага допрашиваете, зачем такая резкость?
— Они их сожгли, — внезапно сказал ефрейтор. — Господи ты Боже мой, живьем сожгли.
Волков с ужасом увидел, что у крепкого сорокалетнего мужика дрожит нижняя челюсть.
— Возьмите себя в руки, — спокойно приказал комиссар. — По порядку: что вы делали сегодня утром?
Шофер посмотрел на еврея, затем торопливо кивнул, зачем-то потер рукавом подбородок. Казалось, он немного успокоился, во всяком случае, больше не трясся.
— В семь пятнадцать поступил приказ эвакуировать медсанбат, — начал Копылов, — ходячие шли сами, тяжелых было приказано вывозить к дороге, к автобусам. По просеке к санбату автобусы не пройдут, только нашими полуторками.
Ефрейтор закашлялся, схватил протянутую флягу и жадно выпил.
— Я шесть ездок сделал, человек сто перевез, да наши все старались. Оленька все время со мной была, туда с ранеными, в кузове, обратно в кабине. Когда в седьмой раз поехали, Ирина Геннадьевна села, там совсем тяжелые оставались, она хотела лично проследить. Только тронулись — обстрел начался, тех, что раньше нас к санбату Ушли, на просеке накрыло, а мы из-за Ирины Геннадьевны задержались. Как немцы стрелять перестали, мы дальше тронулись, надо же людей вывозить. — Копылов замолчал, словно собираясь с мыслями, и продолжил медленно: