— А что же мне, мама, Рому к себе что ли взять? — с недоумением спросила она у свекрови.
Та ее пристыдила:
— А почему бы и нет, коль ты Глаше подруга? Конечно возьмем. Нехай посидить тут, подождет, пока разберется Глафира с супружником. С нас, небось, не убудет.
— А если мой Ваня внезапно вернется? С ним это частенько бывает. Что я ему скажу?
— С Ваней я объяснюся, — отрезала Марьванна и ласково обратилась к Роману: — Пойдем, малец, медком тебя угощу. Свеженьким, вчерась откаченным. В этом году уродился медок.
Пока “свекруха” сердобольно накармливала Романа медком (к мужчинам у нее был большой пиетет), Липочка помчалась к Глафире.
— Глаша! Спасай! — с порога закричала она, в который раз загоняя под кровать мученика-Желтухина.
— Тише ты, тише, — замахала на нее руками Глафира и с прежней предусмотрительностью потащила подругу в кухню.
Там на столе стояла тарелка (уже третья), полная манной каши. Липочка остолбенела:
— Глаша, для кого это?
— Для меня, — не моргнув глазом, соврала Глафира.
— Зачем?
— У меня гастрит приключился. Доктора прописали.
— Ах вот оно что! — прозрела Липочка. — Да это и видно, бледненькая ты какая-то.
“Любой тут побледнеет, — в душе облилась слезами Глафира, — мыслимое ли дело: третий раз под кровать наш Ваня ныряет. Сегодня не дом у меня, а двор проходной”.
— С чем пожаловала? — безрадостно спросила она у подруги.
Та (терять нечего) не таясь, ей все изложила.
— Так вот кто слопал мою кашу! — смекнула Глафира.
— Да, он и слопал, — подтвердила Липочка.
И Глафира сделала тот самый вывод, который Марьванна, в свою очередь, озвучить не решилась.
— Выходит, это не черти здесь топотали, — воскликнула она.
— Нет не черти, — вздохнула Липочка.
В тот же миг Глафира, мгновенно усложнив и расширив свои планы, переполнилась нетерпением.
— Зови своего Романа сюда! — закричала она, имея очень грешные мысли. — Сейчас же зови! Пусть идет!
— Как? Через дверь? — растерялась Липочка.
— Зачем через дверь? Как обычно — через балкон!
Таким образом, под давлением обстоятельств Роман вынужден был снова отправиться на Глашин балкон. Теперь уже легально: как ее полюбовник. Роль эта была ему ненавистна, но, чтобы не создавать своей покровительнице проблем, он смирился и храбро отправился штурмовать балконную перегородку. Марьванна (теперь и его подруга) не осталась стоять в стороне, а живо ему помогала и словом и делом.
— Выше, выше ножонку свою подымай. Ай, милок, — галдела она, хватая Романа за ноги и всячески ему мешая. — А теперь ниже-ниже ее заводи.
От усердия ее он несколько раз чуть не сверзся с третьего этажа. С большим риском для жизни занося ногу по совету Марьванны то ниже, то выше, он ругался в душе самыми нехорошими словами, снаружи сохраняя благонравие, столь милое старушке. В итоге он так ей полюбился, что, чуждая громогласных оценок, она в конце концов заявила:
— Повезло Глашке. Непаскудный Ромка мужик.
Оценка, по десятибальной шкале равная двадцати баллам.
Глафира, а она стояла на своем балконе и принимала Романа, радостно заржала и воскликнула:
— О, да!
— Бог даст, все у вас сладится! — пожелала Марьванна “любовникам”, когда Роман наконец достиг заветной цели.
“Боже упаси!” — испугалась Липочка, пряча от свекрови потемневшие глаза. Та же, словно что-то учуяв, окатила невестку проницательным взглядом и гаркнула:
— Ну вот, дело сделано, а теперь спать!
Время и в самом деле было позднее. Женщины легли: свекровь — на кровати в спальне, невестка — на диване в гостиной. Под дивный храп Марьванны, Липочка тревожно гадала: совратит Глаша Романа или не совратит?
“Вот посмотрим сейчас какой он верный, — ревниво думала она. — Посмотрим, дотянется ли он до моего Вани (вернейшего из вернейших) или в подметки не годится ему”. С этой мыслью она и заснула, а, проснувшись, с радостью увидела, что собирается уж свекровь.
— Мама, куда вы? — воскликнула Липочка, не смея поверить своему счастью.
— На кудыкину гору, а еще проще — домой.
— Так рано?
— Хватит. Уже нагостилась. Продуктов вам навезла, погуляла, пора и честь знать.
— А как же Ваня? Не дождетесь его?
Марьванна с усмешкой взглянула на невестку и лукаво ответила:
— Он в своих командировках месяцами живет. Я что же, оглашенная, его ждать? Провожай меня, провожай, пока я не передумала.
Старушка без завтрака, прихватив пустые чемоданы, понеслась домой. Так спешила, — Липочка еле за ней поспевала. На вокзале простились по-родственному. Марьванна невестку расцеловала в обе щеки и сердечно ей пожелала:
— Ну, живите с моим Ваней дружно, ладно. Во всем покоряйся ему и так много, как Глашка, смотри, не позволяй ты себе.
— Мама, как можно? — обиделась Липочка.
— Можно! Можно! — строго одернула ее свекровь. — Мое дело наставить, а дальше вы сами знаете. Кто стариков сейчас слушает…
Она махнула рукой, на том и расстались: свекровь укатила в деревню, а Липочка побрела драить офис.
Уже почти добравшись до офиса, Липочка вдруг поняла, что не завтракала и зверский аппетит нагуляла. Она решила зайти в кафе, что в трех шагах от фирмы Сан Саныча. Однако, несмотря на голод, удовольствия от завтрака Липочка получать не могла: мешали мысли. Из головы не шел вчерашний инцидент с Романом. Старательно скрывая от себя ревность, Липочка отчаянно ревновала, но рядила эту дурную эмоцию в благонравные одежды.
“Зря я струхнула и рассказала все Глашке, — думала она, с машинальной тщательностью пережевывая ветчину. — Свекруха все равно не раскрыла бы мой обман, ведь она так к Глаше и не зашла, а утром сразу домой отправилась. Роман вполне мог остаться у нас, а теперь он у этой распутной Глафиры. Ее хлебом не корми, дай испортить хорошего человека. Но с другой стороны, я не знала, что свекруха уедет. Она вполне могла отправиться к Глаше и рассказать про Романа…”
Липочка со вздохом сделала глоток кофе и огляделась. В кафе было немноголюдно: лишь она, парочка влюбленных тинеджеров в уголке да троица головорезов за соседним столиком. Головорезы вели себя нагло: что-то оживленно обсуждали, далеко не шептали и матерились безбожно. Голоса их гремели на весь зал, но Липочка не обращала на головорезов внимания и в смысл их беседы не вникала. Она думала о Романе.