— Никаких, — пожал плечами Рональд. — Вы и так грамотно разложили все по полочкам. Комариный укус…
— Ну что ж вы тогда сидите со столь похоронным лицом? — с напускной веселостью сказал Мазур.
— Потому что думаю о нем, — сказал Рональд отрешенно. — О том человеке, который провалился, которого мы наверняка больше не увидим. Мы не были друзьями, но я его немного знал. Отличный парень, хват, потомственный офицер…
— Ах да… — произнес Мазур. — Я понимаю… У меня на вашем месте тоже кошки скребли бы. Рональд… Вам не кажется, что лучше всего вам было бы немедленно покинуть страну?
— Не вижу пока что оснований, — твердо сказал юаровец. — Тот парень попросту не знал, кому отправляет донесения, с этой стороны все чисто, Но даже если меня как-то вычислили… У меня приказ: покинуть страну не раньше, чем пройдет коронация и будут подписаны все бумаги по алмазным месторождениям. А приказов я никогда не нарушал и вряд ли когда-нибудь нарушу…
— Понятно, — сказал Мазур. — А как насчет того, чтобы пока что залечь на дно? У меня есть несколько совершенно надежных явочных квартир, где вас не додумается искать ни одна сволочь, — а связаться со мой при необходимости сможете легко.
— Спасибо, — все так же бледно усмехнулся Рональд. — У меня есть парочка своих, ничуть не хуже.
— Ну что же… — сказал Мазур. — Тоже вариант. Если вы немедленно на одной из них укроетесь, это не будет противоречить имеющимся у вас приказам?
— Нисколечко. Это было предусмотрено.
— Вот и отлично, — сказал Мазур с облегчением. — Я вам вызову такси по телефону, а то и отвезу сам…
— Нет, не стоит, — непреклонно глянул на него Рональд. — Не стоит светить нашу с вами связь, для вас — это дополнительный компромат. Пройду пешком пару кварталов до Проспекта Независимости, там есть стоянка такси. И не возражайте.
— Я и не собираюсь, — сказал Мазур. — Вот только, уж не посетуйте, я за вами пошлю топтуна. У меня там, в машине, кроме шофера, еще три лба. Он за вами проследит, пока вы не выйдете из такси, если за вами будет слежка, он найдет способ вас предупредить. И не возражайте, — он очень удачно скопировал тон Рональда. — Я обязан знать, что с вами ничего не случилось. Явку вы перед ним не спалите, вы ведь, как любой опытный человек, наверняка подъедете не к самому дому, выйдите из такси в некотором отдалении… Возражения есть? Впрочем, я их все равно не приму?
— Возражений нет, — мрачно мотнул головой Рональд.
— Прекрасно, — сказал Мазур. — В таком случае, немедленно уходите первым. Я подожду пару минут и тоже покину это гостеприимное заведение, — он глянул на часы. — Мне пора в Лунный дворец, вот-вот подойдет официальный протокол об итогах референдума. Я нисколько не сомневаюсь в результатах, но все равно…
Он стоял у окна, выходившего на мощеную дорожку, прямую, как стрела, ведущую к главным воротам и здешней «проходной» — не без изящества сделанную из лакированных досок какого-то темного цвета дерева будочку привратника, этакий теремок в местном стиле. Никаких особенных мыслей в голове не было. Ага, показался Рональд в безукоризненном белом костюме, шагавший размашистой, упругой походкой человека, у которого еще множество важных дел впереди. Привратник проворно распахнул перед ним ажурную калитку, получил мелкую купюру, склонился в поклоне, Рональд сделал шаг на тротуар… И мгновенно остановился, сунул руку под пиджак — прямо напротив него притормозила одна из неприметных машин, неторопливо ехавших мимо ворот…
Выстрелов Мазур не слышал — но Рональд, так и не успевший выхватить пистолет, как-то нелепо дернулся, затоптался на месте, медленно завалился навзничь — но еще раньше машина унеслась, отчаянно взревев мотором…
Со своего места Мазур прекрасно видел не менее полудюжины темных пятнышек на белоснежном пиджаке неподвижного Рональда, группировавшихся на левой стороне груди, напротив сердца. С холодной, отстраненной яростью он подумал, что стрелял, несомненно, профессионал, и парень уже мертв. Видел, как привратник кинулся сломя голову прятаться в своем теремке, как мимо него промчался с пистолетом наголо тот из охраны, которому было поручено проводить юаровца, как он, держа пистолет обеими руками, прицелился в ту сторону, куда уехала машина — и тут же опустил оружие: ну да, достаточно было проехать метров триста до перекрестка, свернуть хоть направо, хоть налево, скрывшись с глаз, машину, скорее всего, очень быстро бросят, пересядут в другую и растворятся в воздухе, как в таких случаях и бывает…
«Зачем?» — подумал он, превозмогая нешуточную горечь. Зачем понадобилось убивать парня? Ни в какие комбинации не умещается. Даже если его вычислили, постарались бы проследить, установить связи, это азбука. Конечно, какая-то комбинация обязана быть, но Мазур не мог ее с ходу раскусить…
…Он не боялся перегнуть палку. А потому коридор на третьем этаже, ведущий к апартаментам Натали, был прямо-таки уставлен агентами тайной полиции, стоявшими через каждые несколько шагов — и наконец дверь в апартаменты держали открыто взявшие наизготовку автоматы люди Мазура — четверо из пополнения. Сейчас никакие меры предосторожности не будут излишними — впереди явственно видна финишная ленточка, остался один-единственный рывок… Продержаться… Он прекрасно знал, что за той вот портьерой упрятан еще и ручной пулемет с заправленной лентой, а за другой, напротив, найдется довольно компактный, надежный барабанный гранатомет: какие тут китайские церемонии, все, чем богаты, десантники подполковника установили во дворе и парочку легких безоткатных орудий…
Его, разумеется, пропустили беспрекословно. Оказавшись в небольшой прихожей (где, кроме горничной, готовой после первого же звонка предстать перед очи хозяйке, сейчас помещался еще и Фантомас с автоматом на коленях), Мазур распахнул дверь, вошел без стука и без доклада: привилегия и начальника охраны, и человека, выступавшего в несколько ином качестве.
Натали в парижском коротеньком пеньюаре, обрадованно встала, подставила щеку для поцелуя, заполучив таковой, кивнула на кресло:
— Садись, наливай себе. Ты что такой мрачный?
— Да так, ерунда… — сказал он как мог небрежнее, глянув на столик.
Она откровенно весела, но вряд ли от принятого спиртного выглядит лишь самую чуточку поддавшей, бутылка коньяка едва почата, и в бокале осталось немного. Тут же, на столике — несколько бумаг, в том числе и написанных от руки на простых листах без всяких эмблем.
Налив себе до краев и пренебрегая льдом, Мазур уселся, с ходу ополовинил бокал, и, уже почти на все сто догадываясь о причинах, сказал:
— Зато ты, я вижу, веселая и бодрая…
— А как же иначе? — улыбнулась Натали широко и искренне. Одним глотком прикончила содержимое бокала, налила себе еще и с ликующим видом продемонстрировала Мазуру какую-то бумагу невероятно официального вида: незнакомая красочная эмблема, выполненная типографским способом, аккуратный печатный текст, целых три печати, причем одна оттиснута на сургуче, несколько подписей, и четкие, и неразборчивые…