— Где?
Киоскер жалобно пискнул.
— В банке.
— Каком еще банке? Зубы не заговаривай!
— В стеклянном… в стеклянной. Поллитровой. Господи, да за что же мне это! Всего то десять долларов!
Соболь встряхнул его.
— Какие доллары!? Ты что, не понимаешь о чем идет речь?
— О взятке.
— Нужна нам твоя взятка как корове бычий… Где конверт, который тебе передал иностранец!?
Киоскер, наконец, сообразил о чем идет речь, но легче от этого ему не стало. Он медленно пополз по стенке. Соболь помог ему принять вертикальное положение.
— Заумирал. Ты эти игрушки брось! Как Родине изменять, так здоровенький, а как ответ держать так сразу обезножил. Встать смирно!
Киоскер вытянулся в струнку. По его лицу поползли капли пота.
— Господа… друзья… товарищи! Я не знаю, кто он! Ей Богу! Он приносит мне конверты, я кладу их в журнал, журнал покупают.
— Кто покупает?
— Да не знаю я кто! Кто то из военного городка. Иногда приходит в летной форме, иногда в штатском. Честное слово, клянусь я вам, я ни в чем не виноват!
— Разберемся.
В окошечко просунулась голова молодого парня.
— А у вас программа телепередач есть?
Соболь нагнул голову киоскера пониже.
— Это он?
— Н… нет. Кажется нет.
— Кажется, или нет?
— Нет, это не он.
Гром вытолкнул голову из окошка.
— Нет программы и не будет. Кино закончилось.
Они переглянулись. Соболь принял решение.
— Вот что, диверсант! С этих пор ты работаешь только на нас. Как только этот мужик из военного городка придет за журналом, ты не-ме-дле-нно берешь жопу в горсть и бежишь к телефону. Звонишь по этому номеру. И попробуй только смухлевать. Ты жить хочешь?
— Очень хочу!
— Это хорошо. Хочешь, значит, возможно, будешь. Но все зависит только от тебя. Повторяю, ты работаешь на нас. А мы люди серьезные. Шаг влево, шаг вправо, попытка к бегству — расстрел! Ущучил?
— Ущучил!
Соболь отпустил его воротник и киоскер оказался на полу. Особисты шагнули к выходу. Киоскер жалобно пискнул. Гром обернулся.
— Не понимаю. Говори громче!
— А конвертик?
— Какой конвертик?
— А сегодня утром уже приходил этот, с аэродрома. Оставил конвертик для иностранца.
Гром протянул руку.
— Почему сразу не доложил. Давай сюда.
— А… нету.
Соболь грозно нахмурил брови.
— Ты что, с нами в прятки играешь? То есть, то нет.
Киоскер отчаянно замотал головой.
— Нет, нет, не играю! Как можно! Конвертик-то иностранец забрал, но я… грешен… заглянул внутрь.
— Что там было?
— Листочек бумаги. Письмецо, значит.
— Прочитал?
— Ага. Только ничего не понял.
— Говори, что там было написано, мы разберемся.
— Только два слова. «Зеленый Таджик».
Особисты переглянулись.
— И все?
— Все.
— Ты ничего не упустил?
— Нет, нет! Было написано только это!
— Молодец! Тебе зачтется. Работай дальше.
Они вышли из киоска. Гром шумно высморкался.
— Ты что нибудь понимаешь?
— Что тут понимать? Ждем звонка. И как только этот жук аэродромный заявится сюда тут же берем его под наблюдение. А потом по ситуации.
— Я не об этом. Ты понимаешь что такое «Зеленый Таджик»?
— «Таджик» это ясно. Это кто то третий. Или связник между Дарбаном и кем то пока неизвестным нам или… Не, если честно, ничего не понимаю. И почему «зеленый»? Инопланетянами попахивает.
Соболь уставился на него.
— Не сходи с ума. Какие еще инопланетяне?
— А что… Все возможно. Помню, вел я как то наружку за одним объектом. Мужик как мужик, две руки, две ноги, голова на месте. Представляешь, чистое поле, деваться ему некуда, я сижу в стоге сена, бинокль на него направил. А он шел себе, шел по травке и вдруг исчез! Во, дела!
Соболь недоверчиво покосился на Грома.
— Не п… ди! Такого не бывает!
— Вот тебе крест!
— Ты же в Бога не веришь.
— Тогда чуть не поверил. Бросил бинокль, бегу к месту исчезновения. Туда-сюда, нет мужика! Прислушался — голос доносится. Откуда то из под земли. Кричит что то, а разобрать что не могу.
— Да ладно тебе! Разыгрываешь! Он наверное, заметил тебя и ползком в бега ударился. Ты наружник еще тот. Чтобы тебя спрятать еще такого стога не сметали! Говори, что было на самом деле.
Гром махнул рукой.
— Да в канал он грохнулся. Пришлось мне его оттуда вытаскивать. Зато потом такими друзьями заделались! Мне и легенду не надо было выдумывать. Вот такое дерьмо.
Соболь обреченно вздохнул.
— Какой ты утомительный, напарник! Несешь какую то чушь, а я ее выслушиваю. Нет, чтобы по делу базарить, так выдумал про инопланетян. Ладно, про таджика на свежую голову думать надо. Какие у нас планы сейчас?
— А сейчас можно и отдохнуть. Для меня недосып — смерть. Я уж лучше переем.
— Это ты хорошо сказал. Сейчас придем, чайку с бутербродами сварганим! Эх и повеселимся!
Гром оживился.
— Бутерброды с чем сделаем? Давай сначала хлеб маслом намажем, а сверху колбасы! Можно еще на колбасу ветчины положить.
— А не слипнется?
— Не, у меня хорошо идет.
— А потом партеечку в шашки!
— Ну ладно. Но, если ты снова мухлевать будешь!
— Да нет, я тебе поддамся. Происшествий не будет!
— Ну, смотри!
Бутерброды сложной конструкции из хлеба, масла, колбасы, ветчины и сыра прошли как к себе домой. В шашки Гром снова проиграл, но возмущаться даже не пытался. Закатывая глаза он лениво встал из-за стола и, покачиваясь побрел к кровати.
— Все, я никакой. Два часа меня не кантовать. Порву в клочья!
Ребятам из контрразведки тоже иногда снятся сны. Специфические, конечно. Про погони, захваты, слежку и стрельбу. Во время сна они разговаривают, соблюдая положения секретности, естественно, сжимают ладони в кулаки, отбиваясь от невидимого противника, пинают простыни в комок, преследуя врага. После таких снов они просыпаются суровыми, решительными и готовыми к любым подвигам. Тревожные сны снятся ребятам особистам! Ну и ладно. Хоть что-то!