Однако у их смешанной группы пока что все идет гладко, как по писаному.
— Приехали! — вполголоса сказал Филин. — Приехали, — повторил он, беря свой винтарь, упакованный в чехол. — Не забудьте повязки надеть!
Антон поправил амуницию. Слегка толкнув локтем Козака в плечо, передал ему нарукавную повязку.
— Что это? — спросил Иван. — Зачем?
— Чтобы свои же в суматохе не пристрелили!.. Быстрее! Чё ты там копаешься!?
Когда Иван нацепил повязку и выбрался наружу, кто-то из боевиков свистящим шепотом сказал:
— А теперь — «рок-н-ролл»!
Захлопали дверки машин. Вооруженные люди, чьи головы были покрыты «арафатками», — отличительный знак! — следуя, очевидно, предварительной договоренности, рассредоточились, образовав три группы.
Одна, состоящая из пяти-шести бойцов, осталась у машин. При этом все они, укрывшись за транспортами, взяли под прицел оконные проемы здания, смахивающего на школу или колледж.
Вторая группа, численностью до десяти человек, стала перемещаться вдоль стены этого «Г-образной» формы строения.
Третья же, самая многочисленная, в которой оказался и Козак, обтекая, обходя здание вдоль длинной стены, устремилась к главному входу.
Иван оказался в хвосте этой группы, наряду с Филином и Антоном. Кто-то из их команды сместился вправо, оказавшись на открытом пространстве площадки.
Ах вот оно что… В руке у бойца камера — этот записывает происходящее!
Иван успел рассмотреть еще одну любопытную — но и тревожную — деталь: на предплечьях большинства бойцов из их группы красуются повязки — трехцветные, бело-сине-красные. Под цвет российского флага…
Окна первого и частично второго этажей заколочены фанерой. Освещение отсутствует; незаметно даже, чтобы в здании работал дизель-генератор.
Время — четверть второго ночи.
У входа послышалась чья-то речь; и тут же зазвучали хлопки выстрелов!
Иван, ошарашенный таким поворотом, несколько приотстал от устремившейся в открытую настежь дверь вооруженной компании. Антон зло дернул его за рукав.
— Держись возле меня! — прошипел он. — Попытаешься сдристнуть — пристрелю!
Козак переступил через лежащего ничком у самого входа мужчину. Похоже, кто-то из местных; застрелили из «тихого» ствола и оставили лежать там, где его настигла смерть.
Стены вестибюля, в котором он оказался одним из последних, убраны флагами сирийской революционной оппозиции. А еще плакатами с надписями на арабском и английском — Free Syria — эмблемами Национальной коалиции сирийских революционных и оппозиционных сил, ССА, Фронта аль-Нусра и зелеными флагами с арабскими письменами… Присутствует здесь и изображение главы нынешнего режима: фотография Башара Асада на этом плакате перечеркнута двумя косыми, сочащимися кровью полосами.
Кто-то, кажется, Антон, светил мощным фонарем. На лавке лежит оставленный кем-то еще один включенный фонарь. На низком столе — и тоже включенный — переносной прожектор, сноп света от которого ложится на потолок и частично на стены. На полу в вестибюле обнаружился второй труп. Тоже мужчина, но уже немолодой… Седые пряди волос, простреленная в двух местах грудь и дыра в правой глазнице. Должно быть, местный ночной сторож.
С той стороны, куда устремилась большая часть проникших в это здание боевиков, послышался сильный шум. Топот шагов, треск вышибаемых дверей, крики! Вдруг истошно завопила какая-то женщина; хлопок выстрела оборвал этот высокий пронзительный звук.
— Эй, Иван! — крикнул вошедший последним в вестибюль боец. — Задержись на минуту! Надо видеоролик на память отснять!..
Оператор стащил с головы «арафатку». Это был плотного телосложения парень лет двадцати пяти, которого в отряде звали «Толстый». Он вытер клетчатой материей потное лицо; сам платок небрежно бросил на скамью, стоящую у стены.
— Покажи личико, Гульчатай!..
«Толстый» взял в правую руку камеру и навел ее на стоящего посреди вестибюля мужчину.
— На хрена? — спросил Козак. — Что это еще за игры?
— Давай, не выеживайся! — сказал Антон. — Это часть нашей работы.
Он тоже стащил клетчатый головной убор, обнажив коротко остриженную голову с белой нашлепкой чуть выше правого уха. Бросил платок туда же, что и оператор. Положил руки в вырезанных перчатках на АКСУ, недобро поглядывая на огорошенного, как могло показаться, таким поворотом «новичка».
— Не тяни кота за причинное место, — угрожающе произнес Антон. — Все наши проходят через эту процедуру!
Козак сдернул с головы «арафатку». Из коридоров по обе стороны вестибюля звучит отборный русский мат; откуда-то из глубины здания долетают громкие крики и на арабском, — женские и детские голоса, — перемежаемые звуками выстрелов.
Гулко, протяжно ахнуло — кто-то зашвырнул в одно из помещений гранату! Затем этот звук повторился… и еще раз! Оператор по прозвищу «Толстый» принялся снимать Козака на цифровую камеру на фоне этих оппозиционных декораций, на фоне лежащего на полу — убитого кем-то — старика.
— Закончил, Толстый? Вот и ладненько — сказал Антон. — Двигаем дальше!..
Они проследовали по коридору, то и дело переступая через трупы, в самый его конец. На полу лежит сорванная с петель дверь. За открытым дверным проемом оказалось большое помещение с высоким потолком — школьный спортзал.
Внутри пахнет дымом, порохом, кровью, смертью. К моменту их появления здесь, в сущности, уже все было кончено. Спортзал этот, как и некоторые другие помещения школы, использовался для размещения потерявших кров людей. Причем преимущественно здесь были старики, женщины и малые дети.
В нескольких местах тлеют тряпки, матрасы, то, что было постелено прямо на пол или же использовалось беженцами для обустройства.
Из помещения через обнажившиеся оконные проемы сизые лохмы дыма вытягивает сквозняком наружу. Листы фанеры, заменявшие выбитые, должно быть, еще прежде стекла, вышибло или же сорвало взрывами гранат. Боевики, ворвавшиеся в зал, переключили светофильтры на переносных фонарях и фонарях, крепящихся к ложу автомата или поверх головного убора — чтобы не слишком отсвечивало наружу через пустые оконные и дверные проемы.
По залу бродят Филин и еще один боевик с трехцветной повязкой. Периодически слышатся хлопки выстрелов — добивают тех, кто еще подает признаки жизни. Человек тридцать положили… и это только те, кого Козак видел в спортзале и в коридоре.
— На хрена? — процедил Иван, ни к кому конкретно не обращаясь. — Это же мирняк… беженцы!
— Это вражеское отродье, — донесся голос из коридора. — Нарожали, бля, зверья…
Саныч и еще трое, включая Мыколу, вошли из коридора в спортзал.
— Ты что, Иван, жалеешь их? Этих?! — Саныч кивнул в сторону лежащих там и сям на полу тел. — Это жены боевиков из аль-Нусры! Это их отцы и матери! Их дети, их выродки, наверняка пошли бы по стопам старших!.. Кстати, чтоб ты знал… Это «ответка» за то, что джихадисты из аль-Нусры вырезали в этом же районе семьи алавитов и христиан! Ну что, понял теперь?