— Не бойтесь, все в порядке, — сказал он Эми.
Зачем он это сказал? Он ведь сам был просто в ужасе. Но его также уже охватила ярость. Только не теперь. Только не сдаваться сейчас. Если он сдастся — то чего ради все это было? Все эти годы ничегонеделания, бессмысленного сидения в стерильно чистом кабинете, годы бессмысленной юридической практики; он пытался наладить отношения, но так всего боялся, что люди отворачивались от него — и он снова оставался один.
Сердце Дэвида переполнилось мятежными чувствами; он хотел спасти Эми и спастись сам — и он мог это сделать.
Вдавив в пол педаль акселератора, Мартинес погнал машину вперед так быстро, как только осмеливался. Несмотря на грызущий страх, его охватила некая уверенность в том, что он делал. Дэвид научился отлично водить машину еще в юности. Он действительно это умел.
Но сейчас, конечно, все было несколько иначе: машина прыгала по кочкам от одного резкого поворота к другому, поднимаясь все выше и выше. И за ними гнался сумасшедший.
Потом дорога и вовсе пошла зигзагами, превращаясь в крутой серпантин, и, наконец, повернула за вертикальную каменную стену, за которой ничего не было видно… у Дэвида перехватило дыхание, сердце подпрыгнуло… но он миновал поворот.
Снова глянул в зеркало. Красный автомобиль на мгновение притормозил, и Дэвид немного оторвался от их беспощадного преследователя. У него было несколько секунд на передышку.
Они мчались вперед, и Мартинес пытался думать. Если они остановят машину и бросятся бежать, может, им и удастся спрятаться… но красная машина была слишком близко. У Мигеля есть пистолет, он может погнаться за ними и в скалах. Подразнить их… а потом пристрелить. Такая простенькая казнь в лесу.
— Дэвид!..
Красная машина догоняла их. Мартинес не мог ехать быстрее. Они уже достигли предела, крайней точки. Никто ничего не увидит. Они уже поднялись выше уровня облаков; солнце здесь сияло ослепительно, его лучи отражались от вечных снегов. Значит, вот здесь им и предстоит умереть. Мужчина и женщина в автомобиле. Как его родители. Оба мертвы.
Но тут Дэвид увидел некий шанс… Впереди и немного выше тянулись голые камни на относительно ровной площадке. Три секунды спустя он уже бросил машину в сторону этих известняковых выходов и рванул ручной тормоз. Они развернулись на месте, как дети на какой-нибудь самой кошмарной из всех ярмарочных каруселей.
И это сработало. Красный автомобиль стремительно пронесся мимо. А Дэвид тут же погнал машину в обратную сторону, по крутому опасному спуску.
Он мчался по головокружительному серпантину горной дороги; в зеркало заднего вида было видно, как красный автомобиль разворачивается… Но на этот раз у Дэвида уже был некий план, и он, на скорости восемьдесят миль в час обогнув вертикальную каменную стену, сразу погнал машину к серому лесу. На подъездную дорогу какой-то фермы.
В гущу деревьев.
Дорога металась то туда, то сюда, швыряя их по лесной тьме. Машина скрипела и стонала, а дорога через полмили кончилась. Дэвид резко остановил авто, пинком распахнул дверцу и выпрыгнул. Эми уже была снаружи. Молодой человек схватил ее за руку, и они побежали в лес, между деревьями и камнями, перепрыгивая через ручьи, — пока не нашли огромный валун. Здесь они наконец остановились, спрятавшись за гигантским камнем. И ждали молча, задыхаясь.
Сердце Дэвида бешено стучало в грудную клетку; он крепко сжимал влажную руку девушки.
Они сидели за валуном, замерзшие, онемевшие. Лес слегка потрескивал под унылым моросящим дождем. Ничего не происходило. Клочья тумана ползли между мрачными темными лиственницами, как сказочные призраки.
Вдали послышался тихий гул автомобильного мотора. Видимо, это была красная машина, искавшая их. Похоже, она приостановилась где-то на дороге. Где-то довольно близко. Дэвид почувствовал, как пальцы Эми стиснули его руку. Мучительные мгновения медленно ползли мимо, словно похоронная процессия. Двое беглецов ждали, когда их найдут и застрелят. Или сделают что-нибудь гораздо хуже.
Мотор машины заработал снова. Звук удалялся. Красный автомобиль уезжал, возможно направляясь вниз. Наконец Дэвида и Эми окружила полная тишина. Дэвид позволил себе вздохнуть.
Но чувство облегчения мгновенно угасло, потому что послышался новый звук: под чьей-то ногой треснула сухая веточка…
Старые женщины что-то напевали себе под нос, и странные звуки сливались в бодрую мелодию; дрожащий голос мужчины в темном костюме, стоявшего перед ними, взмахивающего руками, направлял их, и все интенсивнее звучал хор гудящих женских голосов.
Они все еще были на Фуле, почти в трех сотнях миль от Глазго.
Саймон, Сандерсон и Томаски провели весьма неприятную ночь в единственной на всю Фулу гостинице, дожидаясь возможности поговорить с Эдит Тэйт. Владелец гостиницы, вдовец средних лет из Эдинбурга, был настолько взволнован наплывом приятных гостей — новых людей, с которыми можно поговорить, — что вцепился в них мертвой хваткой и не отпускал, между глоточками виски вываливая на них леденящие кровь истории о всяких сверхъестественных событиях, происходивших на острове.
Он рассказал им о некоем немецком орнитологе, который поскользнулся на овечьем последе и ударился головой о камень, и его мозги сожрали арктические поморники. Следующий рассказ был о паре туристов, покоривших самый высокий здешний утес, Кэйм, и свалившихся в пропасть из-за того, что один из них чихнул.
Все это Саймон выслушивал со сдержанной улыбкой, а Сандерсон не скрывал сарказма.
— Получается, здесь гибнет примерно пятьдесят процентов туристов?
Но было в этих историях и кое-что такое, что по-настоящему, всерьез заинтересовало журналиста: это гэльское наследие острова. Как объяснил хозяин гостиницы, Фула всегда была настолько изолированным местом, что сумела сохранить северогэльские культурные особенности, почти полностью исчезнувшие в других местах. Здесь пользовались собственным григорианским календарем, Рождество праздновали шестого января, и кое-кто из местных по-прежнему говорил на настоящем шотландско-гэльском диалекте. В особенности этот язык был в ходу в церкви, где, видимо, велись самые древние из сохранившихся служб: только здесь можно было услышать носовое пение а капелла, известное как «диссонансные гэльские псалмы», о чем с искренним наслаждением сообщил владелец гостиницы.
И вот теперь они действительно находились в кирхе, слушая носовую гэльскую гетерофонию, ожидая возможности поговорить с Эдит. Саймона полностью захватила эта аутентичная, древняя, возможно, даже языческая церемония; на старшего инспектора Сандерсона все это производило гораздо меньшее впечатление.
— Они гудят, как туча сумасшедших ирландских шмелей в душевой.
Его небрежное замечание прозвучало слишком громко. Одна из женщин обернулась и окатила старшего инспектора холодным взглядом; но, несмотря на это, продолжала гудеть через свои столетние ноздри, хотя глаза ее пылали.