— Деньги!
— Что-что?
— Денежки! У нас есть направление!
Сандерсон был явно весьма оживлен; он говорил о странном наследстве Эдит Тэйт. Журналист только рад был отвлечься; он стал прислушиваться внимательнее. Сандерсон продолжал:
— Когда ты мне об этом сказал, у меня сразу возникла догадка. Насчет Карпентер. Поэтому я организовал такую, знаешь, старомодную проверочку. У них у всех были деньги. Убитый в Виндзоре оставил восемьсот тысяч фунтов. А у жертвы из Примроуз-Хилл было больше миллиона!
Саймон почувствовал потребность поиграть в адвоката дьявола.
— Но у многих старых людей есть деньги, Боб! Да и просто чудесный дом в самой лучшей части страны стоит не меньше полумиллиона.
— Конечно, конечно, однако… — весело протянул Сандерсон. — Но давай присмотримся ко всему повнимательнее. А? Почему все эти люди не тратили свои деньги? Особенно Карпентер. Она жила в вонючей хибаре на Фуле с тех самых пор, как приехала в Соединенное Королевство, насколько нам известно. И притом у нее имелось с тонну налички.
— Это странно.
— И эти деньги уже были у нее, когда она эмигрировала.
— В сорок шестом году?
— Именно так, мой старый лопух. Именно. В сорок шестом! Тогда из Франции прибыла целая компания, и все они принадлежали к баскам. Они явились в Британию сразу после войны, а до этого жили в оккупированной Франции, и у всех у них имелись денежки, а семь десятилетий спустя их всех поубивали!
— И это значит?..
— Это значит, Саймон… — Сандерсон уже чуть ли не смеялся. — Значит, что со всеми этими людьми что-то случилось.
Легкий холодок пробежал по спине Саймона, несмотря на теплое осеннее солнце. Он вздохнул, быстро и глубоко.
— А…
— Уловил, да? Кто-то дал им целое состояние — или они его как-то нашли — там, в оккупированной Франции!
— Так ты думаешь, это имеет какое-то отношение к войне, да?
— Ага, — кивнул Сандерсон. — Думаю, это грязные деньги. Или… — Старший инспектор сделал паузу ради вящего эффекта. — Или золото нацистов.
Девушка пронзительно кричала:
— Qui est-ce? Qui est-ce? [32]
Дэвид обернулся к Эми.
— Не шевелись. У нее дробовик.
Та побледнела и застыла, но заговорила за них обоих по-французски. Дэвид напряженно вслушивался, пытаясь понять. Эми обращалась к девушке, называя их с Дэвидом имена.
Стало тихо. Молодой человек ощущал, как за его спиной из окон подглядывают соседи. Он чересчур остро чувствовал за дверью заряженное охотничье ружье; один выстрел мог разнести в щепки дверь и, возможно, убить их обоих.
Надо было как-то кончать с этим спектаклем.
— Извините, — заговорил он, глядя на дверь и чувствуя и страх, и полную абсурдность ситуации, — прошу вас… Мы хотели просто поговорить. Не знаю, понимаете ли вы по-английски, но… я просто хотел что-нибудь разузнать о своих родителях. Они погибли здесь. Их здесь убили. Если вы не хотите с нами разговаривать, мы можем уйти. Мы можем уйти?
Тишина.
Дэвид посмотрел на Эми. На ее лбу выступили капельки пота; прядь светлых волос прилипла к коже. Дэвид подавил желание бегом броситься к машине. Дверь внезапно распахнулась. На пороге стояла девушка. Дробовик лежал на ее руке.
— Я Элоиза Бентайо, — сказала она. — Что вам нужно?
Дэвид посмотрел на девушку-кагота. Ей было лет семнадцать или восемнадцать. На ее шее висел маленький серебряный крестик, ярко выделявшийся на загорелой коже; ногти были покрыты очень ярким лаком. Девушка была смуглой, почти как арабы. Но ее черные волосы, как у всех басков, были совершенно прямыми и плотно прилегали к голове.
— Мы… — Дэвид искал слова для объяснения. — Мы хотели узнать что-нибудь о каготах.
Элоиза окинула их взглядом хмурым и подозрительным.
— Значит, вы сюда явились, чтобы посмотреть на неприкасаемых, — она с безнадежным видом пожала плечами. — А… Ладно, что тут поделаешь… Входите. Сюда.
Дэвид и Эми перешагнули порог. На стене одиноко висели деревянные часы с изображением Девы Марии. Элоиза провела их в гостиную, где в углу стоял большой, немножко старомодный телевизор. На его экран смотрела пожилая женщина, сидевшая на диване.
— Grandmère? — Элоиза заговорила с бабушкой по-французски, быстро, но заботливым тоном, однако женщина даже не шевельнулась, продолжая смотреть на экран.
Звук был выключен, но старая леди продолжала смотреть какое-то французское шоу. Наконец она подняла голову, глянула на Эми, потом на Дэвида, потом снова отвернулась к телевизору. На ее ногах были клетчатые шотландские шлепанцы.
Элоиза вздохнула.
— После… после тех убийств… она как неживая. Не существует. Et… Grandmère? Une tasse de thé? [33]
Женщина продолжала смотреть на экран; Элоиза покачала головой.
— Идемте лучше в кухню, — предложила она. — Вы хотите поговорить о каготах? Последних каготах в мире… Пока они не убили всех, кто еще остался… — Она направилась к двери. — Я могу приготовить чай. Английский чай.
Кухня выглядела так же невзрачно, как и гостиная. Она не была грязной, просто выглядела запущенной. Молоко в блюдце, поставленном в углу для какого-то домашнего существа, уже начало сворачиваться.
Они уселись за голый деревянный стол и ждали, пока Элоиза заварит чай. Дэвид посмотрел на Эми, не зная, что сказать. И попытался сделать девушке комплимент:
— Вы очень хорошо говорите по-английски.
Но тут же почувствовал фальшь собственных слов.
— Меня научила бабушка. Она отлично говорит на английском. Она училась в колледже… была экскурсоводом. Много лет назад. До того, как все это случилось. А теперь просто сидит там. — Элоиза смотрела на чашки, уже наполненные чаем. Она подвинула их через стол. — Вот. «Эрл Грэй». Есть и лимон, если хотите.
Они взяли чашки. Элоиза снова заговорила:
— Извините за ружье. Оно принадлежало отцу, пока… пока он не умер.
Эми спросила:
— Элоиза, а можно… можно узнать, что именно случилось?
Девушка едва заметно вздрогнула.
— Месяц назад моих родителей убили.
— Боже… — выдохнула Эми.
— Мне очень жаль, — пробормотал Дэвид.
Темные глаза девушки в упор уставились на Мартинеса.
— Потому-то я вас и впустила. Из-за вашей истории. Это очень печально. Я знаю, каково пережить такое. Я вам сочувствую.