Джалисия выпрямилась и, оглядев его присыпанную мучнистой белизной проседь и набрякшие мешки под глазами, ответила:
– Да.
В вестибюле охранники в синих блейзерах занимались выводом максимально возможного числа людей за пределы здания. Здесь Коберн отошел от Джалисии и затеял разговор с сержантом полицейского управления Сан-Франциско. Через пару минут он возвратился.
– Есть новости. Тебе сначала хорошую или плохую?
Джалисия поглядела на поток людей, все еще сливающийся по пролетам лестниц. У тех, кто спускался с верхних этажей, лица были закопчены, а одежда усыпана пылью. Все еще внутренне содрогаясь от взрыва, Джалисия как никогда нуждалась в хорошей порции кофеина.
– Давай с хорошей, если она вообще здесь уместна.
– Все подзащитные поименно сданы под стражу и увезены в надежное место до возобновления слушаний, которые, само собой, затягиваются.
– А плохая?
– Был еще один взрыв.
Джалисии крутнуло желудок.
– Где?
– В федеральном суде Лос-Анджелеса.
Кровь вольным ручейком лилась по комнате, растекаясь вдоль стены сортировочного отделения лазарета. Тай приоткрыл рот, собираясь с силами для вопля. Несмотря на несносную резь в животе, мысли были парадоксально, до странности спокойны. Не к добру.
Неожиданно сверху над ним показалось женское лицо. Наружность азиатская. Причем довольно приятная. А само лицо какое-то… человечное – людское свойство, о котором Тай успел несколько позабыть даже за столь короткий период времени. Он попробовал вновь раскрыть рот, на этот раз для каких-нибудь слов. В уголке губ что-то вспузырилось. Он поднес к этому месту руку, а когда убрал, кончики пальцев оказались красными.
– Не волнуйтесь, Тайрон, – сказала женщина. – Я дам вам что-нибудь для снятия боли.
В руку ткнулась игла, словно птица кольнула клювом, и через несколько секунд рука похолодела, а затем по телу разлилось томное тепло, и боль как будто притупилась. Тай облизнул губы, ощутив на них железисто-солоноватый привкус.
– Я умру? – слабо спросил он, тут же устыдившись нелепости этой фразы. Как будто кто-нибудь возьмет и скажет: «Непременно, сию же минуту».
– Я так не думаю, но для начала нам надо вас стабилизировать.
Тай страдальчески скривил лицо. Черт. Кто бы мог сказать, что попадание в тело крохотного металлического цилиндрика вызывает такие мучения. Еще один жаркий прострел боли пронизал плечо. В глазах скапливались слезы, горячие и мокрые.
– Бог ты мой, хоть бы унялось, – простонал он.
Ум попытался на чем-нибудь сосредоточиться. Неважно на чем.
Первый выстрел он слышал, но был так поглощен своим неистовым порывом, что и не думал останавливаться. И хотя теперь было ясно, что стрелок на вышке знать не знал о том, кто он есть на самом деле, Тай на тот момент пребывал в полной уверенности, что второго выстрела после того предупреждения не последует. Уверенность, понятное дело, дурацкая.
Что ж, за дурость пришлось поплатиться. Получается, так вошел в свой тюремный образ, что пришлось останавливать из ружья. А стало быть, получил – терпи.
Тело теплым коконом окутывала слабость, прорастая откуда-то изнутри. Попытка сцепить ладони ни к чему не привела: обмякшие пальцы размыкались. Хребет, еще недавно пружинисто изгибавшийся от боли, словно рассосался в матрасе. Тай смежил веки; чувствовалось, что сознание уплывает. Напоследок он вяло, сквозь густеющую дремотную дымку помолился: дай-то Бог открыть их когда-нибудь снова.
Команда по борьбе с беспорядками перевела основных участников драки в блок строгой изоляции. Лока разместили в камере по соседству с Рипером. Вообще камеры были рассчитаны на двоих заключенных, но такова уж была сущность контингента, обитающего в этой части тюрьмы, что почти все они сидели обособленно. Потому как свою неприязнь к окружающему миру эти люди выражали тем, что убивали своих соседей по камере.
Лок стоял, бездумно уставясь на серую стену, различимую сквозь сетчатую дверь камеры. Упечь Рипера обратно в одиночку входило в его планы; выстрел в Тая – нет. Жив или нет его друг, пока еще не было известно, и прознать об этом не представлялось возможности. От одной лишь мысли, что Тай мертв, мучительной судорогой сводило желудок.
– Эй, Лок, – донесся из соседней камеры голос Рипера. Тон был непринужденно-радушным, как будто они с Райаном были зажиточными соседями, вдруг волею судеб оказавшимися в соседних номерах пятизвездочного отеля где-нибудь на Гавайях.
– Чего?
– Хочешь правду? Ты на дворе повел себя просто геройски. Блин, тебе б в «Арийском братстве» цены бы не было. Жаль только насчет твоего жабного дружка.
– Его имя Тайрон, – процедил Лок.
– Тайрон, Шмайрон… Зато сейчас сидит себе на небесах, ножками болтает и хавает со своими предками чечевичную похлебку.
Несмотря на профессиональную выдержку, Райан ощутил в себе прилив холодной ярости. Не будь сейчас между ними стены, он бы точно впился Риперу в горло. Но стена была, а доставить гаду удовольствие тем, чтобы поддаться на его подковырки, – ну уж нет.
– Тай – парень здоровый. Выдюжит.
– Да ну, вряд ли, – рассудил Рипер. – Те козлы на вышках не зря сидят. В «молоко» пулять не будут.
– А вот я в следующий раз намалюю тебе на спиняке мишень, чтобы ты побегал с ней и лишний раз убедился. А они пускай попрактикуются.
– О-о, уж не намек ли это на враждебность со стороны моего верного, как я его называю, телохранителя? А, солдатик?
Лок со вздохом отошел обратно к нарам и забрался наверх. Все тело ныло. Даже у синяков, казалось, и то были свои ушибы.
В него самого, помнится, как-то раз тоже бабахнули. Из дробовика в грудь. Он тогда загнал в западню пару убийц, а те забаррикадировались в своем логове и жахнули в него через дверь. Болело жутко, несмотря на наличие бронежилета.
– Слышь, Лок, – вкрадчиво, полушепотом, вновь подал голос Рипер. – А ведь я к тебе в подопечные не навязывался. И уж коли мы с тобой здесь, то давай не забывать, ради чего весь этот сыр-бор. Если я не заговорю на суде, никто не засудит тех, кто кончил твоего кореша Прэйджера. И тогда вся эта затея окажется одной большой и напрасной тратой общего времени. В проигрыше будут все.
Пол почерневшего нечто, что когда-то было санузлом суда Сан-Франциско, влажно поблескивал от воды. Джалисия, а за ней Коберн осторожно ступили в остатки обгорелого дверного проема. Под ногами похрустывала россыпь фаянсовых обломков унитаза и раковины. В дальнем углу сиротливо лежала дамская сумочка.
Через груду обломков Джалисия пробралась к тому месту, где, по всей видимости, было заложено взрывное устройство. На стене все еще виднелось пятно крови. Перегородки вышибло взрывом, а от унитаза остался лишь фаянсовый пенек, со дна которого с журчанием изливалась вода.