Даже постель их остыла, а ведь раньше они дарили друг другу столько нежности и столько страсти! Теперь секс случался чуть ли не по обязанности. Да и случался все реже и реже.
Холодность подруги подталкивала Хоуп, казалось бы, к парадоксальному выводу, что Салли ищет утешения на стороне. Мысль, что Салли завела интрижку, была абсолютно нелепой и вместе с тем логичной. Сжав зубы, Хоуп сказала себе, что воображать всевозможные беды — значит накликать их и своими подозрениями она лишь растравляет себе душу. Она терпеть не могла сомнений и колебаний. Это было просто не в ее характере, а уж поддаваться сомнениям, не имеющим под собой реальных оснований, было совсем неразумно.
Хоуп взглянула на стенные часы, и ее внезапно охватило непреодолимое желание совершить пробежку на большой скорости, дать себе серьезную нагрузку. На улице было еще светло, и она подумала, что, несмотря на усталость после занятий в классе и тренировки на футбольном поле, двухмильный спринт будет ей только полезен. Когда она еще выходила на поле сама, то неизменно к концу игры у нее оставалось больше энергии, чем у ее противников. Тренеры полагали, что это результат дополнительных тренировок, но Хоуп не была в этом так уж уверена. Скорее, тут играла роль врожденная психическая способность, позволявшая ей держаться до конца, когда другие падали от усталости. Это был некий внутренний резерв, из которого она черпала силы, отодвигая усталость и боль в сторону до окончания игры.
Выключив плиту, она бегом поднялась в спальню. Ей понадобилось лишь несколько секунд, чтобы скинуть одежду, надеть шорты, красную фуфайку команды «Манчестер юнайтед» и спортивные туфли. Она хотела покинуть дом до возвращения Салли, чтобы не пришлось объяснять, почему она вдруг решила устроить пробежку в тот момент, когда обычно занималась стряпней.
Внизу около лестницы ее ждал Потеряшка, махавший хвостом с робким энтузиазмом. Спортивный костюм был ему хорошо знаком, но он знал, что теперь его редко приглашают участвовать в забегах. Прежде он стал бы в восторге описывать круги вокруг нее, теперь же предпочел проводить хозяйку до дверей и улечься там в ожидании ее возвращения. Очевидно, он полагал, что это минимум его собачьих обязанностей.
Хоуп потрепала его по голове, и тут раздался телефонный звонок. В данный момент ей больше всего хотелось хотя бы на время забыть обо всех своих проблемах. Она решила, что звонит, скорее всего, Салли, чтобы предупредить, что задерживается. В последнее время она никогда не звонила, чтобы сказать, что придет раньше. Не желая лишний раз выслушивать объяснения Салли, она не стала подходить к телефону.
После небольшой паузы телефон зазвонил опять.
Она кинулась к дверям и уже открыла их, но остановилась и, сделав десяток крупных шагов в сторону кухни, взяла трубку.
— Алло! — резко бросила она. Чесать языком она не собиралась.
— Хоуп?
Услышав голос Эшли, Хоуп сразу же уловила звучавшую в нем тревогу.
— Привет, Киллер, — отозвалась она, употребив шуточное прозвище Эшли, о котором, кроме них, никто не знал. — Какие-то проблемы? — Она произнесла это жизнерадостным тоном, вовсе не соответствовавшим ни ее настроению, ни вызванному голосом Эшли внезапному ощущению пустоты в желудке.
— Ох, Хоуп, — произнесла Эшли, и в ее словах звучало гулкое эхо слез. — Боюсь, что да.
Салли ехала в машине, слушая местную радиостанцию, чьи передачи были посвящены альтернативному року, и, когда стали транслировать «Бедный я, бедный» умершего недавно Уоррена Зивона, она по непонятной для нее самой причине свернула на обочину и прослушала песню до конца, сидя неподвижно и выстукивая пальцами ритм на рулевом колесе.
Следующая песня зазвучала в салоне ее маленького седана, а она выставила перед собой руки и стала их разглядывать.
Ну и вены — голубые, как федеральные трассы на географической карте. Пальцы напряжены, — возможно, начинается артрит. Она потерла руки, стараясь вернуть им гибкость, которой они некогда обладали. Салли подумала, что в более молодом возрасте ей было чем гордиться: кожей, глазами, фигурой. Но больше всего она гордилась руками, ей казалось, что в них незримо хранятся музыкальные ноты. В юности она играла на виолончели и даже хотела поступать в Джульярд или Беркли, [18] но в последний момент передумала и выбрала более обычный путь, и в свое время в ее жизнь вошли муж и дочь, связь с другой женщиной, развод, ученая степень по юриспруденции, адвокатская практика и все остальное.
Салли не брала больше в руки виолончель. Она не могла заставить ее звучать так чисто и так тонко, как это получалось у нее раньше, и предпочитала не слушать собственных ошибок. Проявлять в чем-либо свою неумелость было для нее недопустимо.
Песня стала затихать. Салли поймала свой взгляд в зеркальце заднего вида и повернула его, чтобы рассмотреть себя более внимательно. Она стеснялась того, что приближается к пятидесяти, и страшилась этой даты, которую многие считают важной жизненной вехой. Ее раздражали изменения, происходившие с ее телом, — вспышки боли, недостаток гибкости в суставах, а также морщинки, появившиеся в углах глаз, и кожа, провисшая под подбородком и на ягодицах. Ничего не сказав Хоуп, она записалась в местный фитнес-клуб и при первой возможности отправлялась туда топать по «бегущей дорожке» и упражняться на эллиптических тренажерах.
Она стала читать рекламу пластической хирургии и даже подумывала о том, чтобы съездить тайком на какой-нибудь модный курорт под видом деловой поездки. Она и сама не знала, почему скрывает все это от своей партнерши, но ей хватало ума понять, что это само по себе говорит о многом.
Тяжело вздохнув, Салли выключила радио.
У нее мелькнула мысль, что ее юность пропала ни за грош. Она почувствовала горечь на языке, подумав, что все в ее жизни было слишком предсказуемо, установлено раз и навсегда в виде некой гранитной глыбы. Даже ее связь с Хоуп, которая во многих других районах страны вызвала бы пересуды и представлялась бы чем-то экзотическим и опасным, в Западном Массачусетсе была обычным явлением, как смена времен года. Здесь никто не шептался о них, передавая скандальные новости из дома в дом через изгородь на заднем дворе. Даже в качестве сексуального изгоя ей не удалось отличиться.
Вцепившись в рулевое колесо, Салли взвыла от досады, как от острой боли. И тут же стала озираться, испугавшись, не услышал ли ее кто-нибудь из прохожих.
Тяжело дыша, она включила сцепление.
«И что дальше? — спросила она себя, вливаясь в поток машин и сознавая, что опять опаздывает к обеду. — Какая-нибудь болезнь?» Возможно, это будет рак груди, остеопороз или анемия. Но что бы это ни было, вряд ли это будет хуже, чем ощущавшиеся ею где-то внутри приступы неконтролируемого гнева, отчаяния и безумия, с которыми она была бессильна справиться.
* * *