— Если что? — спросила Эшли.
— Если он подчинится приказу.
— А если нет?
— Тогда вмешается полиция. По закону его могут арестовать и приговорить к тюремному заключению за нарушение приказа. Это на время освободит нас от его присутствия. Обычный срок — до шести месяцев, но это максимум. В действительности судьи часто идут на компромисс, не желая сажать человека за решетку из-за того, что двое, как им представляется, просто не могут договориться. — Салли глубоко вздохнула. — Так это выглядит в теории. Жизнь же никогда не совпадает с теорией. Предположим, Эшли подаст жалобу судье. Но что мы можем доказать? Мы не знаем наверняка, его или не его стараниями Эшли потеряла работу. Мы не можем утверждать, что это он устроил нам все эти неприятности с помощью компьютера, что это он вломился в наш дом, что это он убил Мерфи, — хотя, возможно, это был он.
Салли опять вздохнула. Остальные молча слушали ее.
— Я уже думала об этом и пришла к выводу, что эти меры вряд ли подействуют. Уверена, что у Майкла О’Коннела есть опыт по части запретительных приказов и он знает, как их обойти. Я думаю, он очень хорошо понимает, что ему сойдет с рук и что нет. Для того чтобы можно было принять какие-то более серьезные меры против него, нежели запретительный приказ, Эшли должна доказать, что это он совершил или организовал все эти преступления. Ее показания в суде и на перекрестном допросе должны быть убедительны. И при этом она будет постоянно встречаться с Майклом О’Коннелом. Когда ты обвиняешь кого-нибудь в преступлении — пускай даже в преследовании, — это создает так называемые вторичные личные отношения между вами. Между вами возникает глубокая связь — даже если ему запрещено приближаться к тебе. При встречах с Эшли в суде одержимость О’Коннела будет, вероятно, усиливаться. Возможно, он будет даже получать от этого удовольствие. Одно несомненно: Эшли будет навечно связана с ним. А значит, будет жить в постоянном страхе — разве что спасется бегством. Уедет в другое место, сменит имя. Но и в этом случае нельзя гарантировать, что она будет свободна. Если он решит, что цель его жизни — найти ее… — Салли все быстрее раскачивалась в такт своим словам. — Она будет жить в страхе, но доказать суду, что для этого есть основания, очень трудно. А главное, тут таится еще одна опасность…
— Какая? — спросил Скотт.
— Неизвестно, какова будет его реакция на то, что Эшли добьется запретительного приказа. Насколько это его разозлит? И как он поступит, когда узнает? Может быть, он захочет наказать Эшли. Или нас. Перейдет к более решительным действиям. «Если ты не достанешься мне, то не достанешься никому». Как вы думаете, что это значит?
Все молчали. Наконец Эшли сказала:
— Я знаю, что это значит.
Все поняли, что она имеет в виду, и спрашивать ее об этом не хотели.
Тем не менее девушка продолжила дрожащим голосом:
— Это значит, что он убьет меня.
Скотт тут же стал шумно протестовать:
— Нет-нет-нет, Эшли, нельзя так говорить. С чего ты взяла? Это совершенно неизвестно…
Скотт запнулся, осознав, что его слова нелепы, и пришел в смятение. У него возникло ощущение, что весь мир перевернулся с ног на голову и самое немыслимое и невозможное — то, что этот человек может убить Эшли, — стало реальным. Внутри у него все похолодело, он инстинктивно вскочил на ноги:
— Если он снова приблизится к тебе, то…
Его недовысказанная угроза была такой же пустой и бессмысленной.
— То что? — неожиданно взорвалась Эшли. — Что ты сделаешь? Закидаешь его историческими фолиантами? Замучаешь до смерти своими лекциями?
— Нет, я…
— Что? Что ты можешь сделать? И как? Будешь дежурить около меня двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю?
Салли попыталась восстановить спокойствие.
— Эшли, — сказала она ровным тоном, — не надо нервничать.
— «Не надо нервничать»! — закричала в ответ дочь. — Как я могу не нервничать? Какое право имеет этот подонок разрушать мою жизнь?
Этот вопрос не требовал ответа.
— И что же я должна делать? — возбужденно продолжала Эшли. В ее голосе звучали слезы. — Очевидно, бежать куда-нибудь подальше. Начать все сначала. Скрываться год за годом, надеясь, что что-нибудь случится и я смогу вернуться? Играть с Майклом О’Коннелом в прятки, да? И при этом никогда не чувствовать себя в безопасности?
— Полагаю, — со всей возможной осторожностью проговорила Салли, — ни на что другое мы не можем рассчитывать. Разве что…
— Что «разве что»? — вскинулся Скотт.
— Разве что, — ответила Салли, тщательно подбирая слова, — мы изберем другой путь.
— Какой?
— У нас две возможности. Первая — действовать в рамках закона. Это нам вполне доступно, но может оказаться неэффективным. Кому-то это помогло, кому-то нет. Закон может обеспечить безопасность, но может и убить. Он ничего не гарантирует.
— Но разве есть альтернатива? — спросил Скотт, подавшись к ней.
— Альтернатива — это переступить закон. — Салли сама была шокирована тем, что говорит.
— Каким образом? — спросил Скотт.
— Я думаю, — холодно ответила Салли, — пока в этот вопрос лучше не углубляться.
При этих словах в комнате воцарилось молчание.
Скотт уставился на бывшую жену и смотрел на нее, как ему самому показалось, очень долго. Он никогда не слышал, чтобы она с таким хладнокровием говорила о нарушении закона.
— Почему же не углубляться? — возразила Кэтрин. — Пригласим голубчика на обед и пристрелим прямо на пороге, и все дела. Некоторый непорядок на паркете, но я это уберу.
Опять наступила тишина. Все мысленно представили себе эту картину, и идея казалась им довольно заманчивой. Но Салли с юридической прагматичностью разрушила эту идиллию:
— Это может решить проблему с О’Коннелом, но создаст миллион новых.
— Думаю, я понимаю, о чем ты, — кивнул Скотт. — Но продолжай.
Посмотрев на бывшего мужа и на Кэтрин, Салли выдавила из себя улыбку:
— Прежде всего, то, что вы предлагаете — пригласить и пристрелить, — это тяжкое убийство первой степени. Даже если он и заслуживает этого, в нашем штате это карается заключением на срок от двадцати пяти лет до пожизненного. А тот факт, что мы сейчас обсуждаем это, делает нас всех соучастниками, так что никто из нас, включая Эшли, не избегнет наказания. Наверное, мы могли бы апеллировать к присяжным, прося вынести решение о нуллификации, то есть признать, что преступление совершено оправданно, но такое решение выносится очень редко. И рассчитывать на это не приходится.
— Тут возникают и другие проблемы, — добавил Скотт. — Все мы при этом разрушим собственную жизнь. Мы потеряем работу, перестанем быть теми, кем являемся. Мы станем персонажами телевизионной судебной хроники и публикаций «Нэшнл инквайрер». [29] Все интимные подробности нашей жизни будут вытащены на свет. И даже если нам удастся совершить преступление таким образом, чтобы Эшли была свободна от ответственности, всю оставшуюся жизнь она будет навещать нас в тюрьме и отбиваться от телевизионщиков из «Хард копи» и «Лайфтайм муви». [30]