– Сегодня они открывают съезд советов депутатов. Мы ожидаем большевистское выступление буквально в ближайшие дни, – говорит Терещенко.
– Если вы сможете его подавить, то я надеюсь, что оно произойдет, – улыбается посол.
– Оно произойдет независимо от того, подавим мы его или нет. Я устал от неуверенности и напряжения.
– Ходят слухи о каких-то документах, свидетельствующих о связи большевиков с Германией. О каких-то деньгах. Президент Вильсон интересуется…
Терещенко приподнимает свою папку, готовясь предъявить документы о Ленине послу, но тот, увы, торопится закончить фразу:
– Мы готовы заплатить…
Терещенко поджимает обиженно губы и опускает папку:
– Александр Фёдорович Керенский просил Вас… Он хотел бы сегодня вечером отправиться к генералу Краснову за помощью. Но не уверен, что его не остановят.
Могли бы вы помочь? Всё-таки когда машина американского посла…
– Несомненно. В котором часу подать авто?
– К шести. Второй подъезд Мариинского Дворца. Тот, что за углом.
С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом.
Терещенко едет в автомобиле. Разглядывает номера домов.
– Остановите, пожалуйста, здесь – говорит он шофёру.
Выходит у ворот казармы четвёртого донского казачьего полка. Не разрешает выходить из машины ни поручику Чистякову, ни сотрудникам полиции. Сутулясь под мелким дождиком, обращается к часовому:
– Пожалуйста, дежурного офицера!
Невдалеке останавливается машина гауптмана. Наблюдают. К воротам выходит есаул:
– Есаул Калмыков. Чем могу служить?
– Я хотел бы встретиться с командиром полка.
– Изволят отсутствовать. Вот есть Председатель совета полка. Мелехов, подь сюда!
У ворот появляется хорунжий Мелехов с группкой казаков. Весёлый. Стоят и лузгают семечки:
– Чаво?
– Простите, Я Министр Временного правительства Терещенко. Хотел бы поговорить с казаками.
Странно смотрятся они рядом. В элегантном пальто, шляпе «с иголочки» Терещенко и разболтанные, расхлябанные – голенища сапог гармошкой – казаки.
– А, вы, которых дел министр?
– Иностранных.
– А! Иностранных. Ха-ха! Ну, вот ими и занимайтесь, господин хороший! А мы не иностранные!
Мелехов смеется, и все казаки вместе с есаулом подхватывают.
Моросит дождь. Антонов-Овсеенко в сопровождении адъютанта – огромного матроса – ходит по палубе крейсера «Аврора». Спотыкается о доски. Чертыхается. Кричит в глубину кубрика:
– Эй! Есть кто живой на этой консервной банке?!
Появляется закопчённый, в промасленном комбинезоне матрос с большой маслёнкой в руках. Это комиссар Белышев. Докладывает:
– Матрос первой статьи, машинист Белышев! Комиссар крейсера!
– Как комиссар!? – Антонов-Овсеенко поправляет очки, вглядывается – Ну да! Вспомнил! Я же тебя дня два тому назад назначал. Правильно? Где капитан?
– Отъехали. Обедать. До затрева…
– Команда?
– По городу шастают.
– Стрелять из пушки умеешь?
– Никак нет. Я ж при машинах. Это… Белышев кричит в глубину кубрика:
– Евдоким!
На палубу вываливается раздражённый матрос. Это комендор Огнев:
– Ты чего, Саня, разорался?!
Он видит офицера. А ещё больше пугается огромного матроса за его спиной. Натягивает бескозырку на белобрысую голову. Вытягивается во фронт. Докладывает, шмыгая носом:
– Матрос первой статьи, комендор Огнев.
Антонов-Овсеенко показывает на орудия главного калибра на верхней палубе.
– Эти пушки стреляют?
– Никак нет! Усе без затворов. К следующему лету если…
– А что-нибудь на этом сранном крейсере стрелять может?!
– А вон…
Комендор Огнев ведёт их к носовой пушке и шмыгая носом:
– Пушка системы Кане… Калибр шесть дюймов. Тип затвора…
– Значит, завтра утром она может выстрелить?
– Могёт. Чего ж нет.
– Ну, значит, из неё будем стрелять!
– Никак нет! Не получится.
– Почему?!
– Так, это… Ремонт, он и есть ремонт. На судне и патрона сейчас не найдёшь. А тут вы хотите снаряд к такой пушке… – он утирает нос рукавом бушлата – Простите, простуженный я.
Антонов-Овсеенко поворачивается к адъютанту – огромному матросу.
– Кровь с носу! Чтобы до вечера были снаряды! Холостые! – и уже к Огневу: – И дюжину! Беглым огнём! Шарах-шарах…
– Никак нет! Не получится.
– Чего не получится?! – орёт Антонов-Овсеенко. – Заладил себе «никак нет, никак нет».
– Беглым не получится! На это упражнение команда комендоров должна быть восемь человек. А я один.
– Хер с ним. Не беглым. – Антонов-Овсеенко смотрит на город в сетке дождя – Эх, жалко! Иоффе сказал холостыми стрелять. А я бы, бля…
Он грозит городу кулаком, поворачивается к комиссару Белышеву и орёт:
– Короче! Ты, комиссар! – тычет ему под нос свои карманные часы. – Заруби на носу! Завтра. Утром! В девять ноль-ноль «Огонь!» Понял?! Дюжину! И не сомневайся, снаряды будут!
– Так точно! – вытягиваются в струнку комиссар Белышев и комендор Огнев.
От крейсера по набережной отъезжает кавалькада Антонова-Овсеенко. Броневик впереди, броневик позади. В середине два грузовика моряков и легковой автомобиль с «самим».
Комиссар Белышев и комендор Огнев провожают кавалькаду уважительными взглядами. Переглядываются.
Терещенко проводит пресс-конференцию для бойких иностранных журналистов. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
– Надеюсь, я ответил на все вопросы и теперь хочу… Для меня пресса – это мощный инструмент воздействия на сознание людей. И я надеюсь, что с вашей помощью мы сможем донести миру…
Терещенко решительно раскрывает папку, чтобы предъявить журналистам документы, но всё дело портит разбитной Джон Рид:
– Простите, мистер Терещенко, мой вопрос, – озорно говорит он. – А вам приходилось когда-нибудь видеть Ленина? Я уже здесь второй месяц. Много слышал о нём. Бла-бла-бла… Никогда не видел. Может это миф? Как у вас русских детей пугают… Это… «Бабай придёт».