Вынув из сумки запачканную чернилами руку, Анна интересуется причиной этого инцидента. Она ищет, куда бы поставить сумку, находит справа от себя кадку с растением, ставит сумку на край и вытряхивает ее содержимое.
Она, конечно, раздражена, но страху больше, чем настоящего ущерба. Впрочем, хоть немного зная Анну, можно догадаться, что беспокоиться ей не о чем: у нее ничего нет. Ни в сумке, ни в жизни. Гардероб — как у всех. Она не приобрела ни квартиры, ни машины, тратит столько, сколько зарабатывает, не больше и не меньше. Ничего не откладывает, потому что не так воспитана, — отец у нее был коммерсантом. Прежде чем разориться, он скрылся с кассой сорока ассоциаций, которые незадолго до того избрали его казначеем, и никто его больше не видел. Вероятно, этим фактом объясняется то, что деньги для Анны — это всегда нечто постороннее. И последние ее финансовые затруднения относятся к тому времени, когда она сама воспитывала дочь Агату, но это было далеко не вчера.
Анна тут же выбрасывает ручку в урну, засовывает мобильник в карман пиджака. Бумажник тоже нужно выбросить: он весь залит чернилами, но документы внутри чистые. Чернила впитались в подкладку, но снаружи сумка чистая. Возможно, в то утро Анна решила купить себе новую сумку — торговая галерея для того и существует, — но этого уже никогда не узнать, потому что то, что последовало дальше, не позволит строить никаких планов. А пока что Анна, как может, промокает дно сумки найденными там бумажными платками. Когда она заканчивает возиться, в чернилах уже пальцы обеих рук.
Она могла бы вернуться в кафе, но перспектива новой встречи с тем официантом ее не очень прельщает. Тем не менее она уже почти решается, когда прямо перед собой замечает указатель общественных туалетов, что достаточно редко в подобных местах. Эти туалеты располагаются сразу за кондитерской «Кардон» и ювелирным магазином «Дефоссе».
С этого мгновения все ускоряется.
Анна преодолевает отделяющие ее от туалета тридцать метров, открывает дверь и оказывается перед двумя мужчинами.
Они вошли через запасный выход с улицы Дамиани и направляются в галерею.
Войди она на секунду позже… Да, смешно сказать, но это очевидно: войди Анна на пять секунд позже, они бы уже напялили на головы свои капюшоны и все было бы по-другому.
Но все произошло, как произошло: появляется Анна, все застывают в изумлении.
Она по очереди оглядывает их, удивляясь их присутствию в дамском туалете, их внешнему виду и особенно их черным комбинезонам.
И оружию. Винтовкам. Даже если совершенно не разбираешься в оружии, это впечатляет.
С губ одного из типов срывается ругательство, может быть, даже крик. Анна смотрит на него, он в изумлении застывает. Она поворачивает голову к другому. Тот повыше ростом, длинное жесткое лицо. Сцена занимает не больше нескольких секунд, все трое, уставившись друг на друга, не в силах прийти в себя, не произносят ни слова. Их застали врасплох. Мужчины торопливо натягивают капюшоны.
Тот, что повыше, поднимает оружие и с пол-оборота, будто он собирается рубить топором дуб, бьет Анну в лицо прикладом.
Изо всех сил.
Он буквально сносит ей череп. Он даже утробно крякает, как теннисист, отбивающий мяч. Анна делает шаг вперед, пытается ухватиться за что-нибудь, но рука ее встречает лишь пустоту. Удар был столь неожиданным и сильным, что ей кажется, будто голова отделяется от тела. Ее отбрасывает на метр назад, она раскидывает руки и падает на пол.
Деревянный приклад раскроил ей почти половину лица, от челюсти до виска, кожа на левой скуле лопнула, как кожура на фрукте, кость прорвала щеку сантиметров на десять, сразу хлынула кровь. Снаружи кажется, что бьют боксерской перчаткой по груше. Для Анны же, изнутри, это удары молотка, но молотка сантиметров в двадцать шириной, который держат обеими руками.
Второй нападающий начинает орать от ярости. Анна слышит его крики, но не отчетливо, потому что сознание перестает ей подчиняться.
Тот, что повыше ростом, как ни в чем не бывало подходит к Анне и направляет ствол винтовки ей в голову, сухой щелчок, и он уже готов выстрелить, когда его сообщник снова что-то кричит. На этот раз — громче. Может быть, он даже хватает подельника за рукав. Оглушенной Анне не удается открыть глаза, у нее только двигаются руки, пальцы сжимаются и разжимаются в пустоте. Спазматическое и рефлекторное движение.
Мужчина с винтовкой останавливается, оборачивается в нерешительности: ясно, что выстрелы наверняка привлекут внимание полицейских и те сразу заявятся, — любой профессионал вам это подтвердит. В течение секунды мужчина колеблется, какое принять решение, и, как только выбор сделан, он снова поворачивается к Анне и начинает бить ее ногами. По лицу, по животу. Она пытается увернуться, но, даже если бы у нее хватило на это сил, ей мешает дверь. Анна лежит на пороге. Выхода нет. С одной стороны дверь, с другой — мужчина, который со всей силы бьет ее носком правого ботинка, сохраняя равновесие на левой ноге. Между двумя ударами Анне удается перевести дух: нападающий на мгновение останавливается, вероятно, потому, что не достигает искомого результата. Тут он решает сменить тактику на более радикальную: он переворачивает винтовку, поднимает ее над головой и начинает молотить по телу Анны деревянным прикладом. Сильно, с размаху.
Как будто вбивает кол в замерзшую землю.
Анна старается увернуться, отворачивается, скользит в собственной крови, которая уже повсюду, и закрывает руками шею. Первый удар приходится на затылок. Второй, прицельный, дробит ей пальцы.
Изменение тактики оказывается несогласованным, потому что второй, кто пониже, что-то орет, повисает на сообщнике и, вцепившись тому в руку, мешает завершить начатое. Из-за возникших разногласий первый оставляет свои намерения и возвращается к традиционной практике. Он снова начинает бить Анну ногами: точные удары грубых кожаных сапог — такие сапоги носят военные — сыплются на ее тело. Он целится в голову. Анна, съежившись, продолжает закрывать голову руками, удар следует за ударом: голова, шея, предплечья, спина, — сколько их было — неизвестно: врачи скажут, что по крайней мере восемь ударов, патологоанатом насчитает скорее девять, поди знай, когда от них нигде нет спасения.
Тут Анна теряет сознание.
Эти двое решают, что дело сделано. Но тело Анны заблокировало дверь, ведущую в торговую галерею. Не согласовав своих действий они склоняются над телом, тот, что пониже, хватает молодую женщину за руку и тянет к себе, ее голова стукается о плитки пола. Когда дверь можно наконец открыть, он отпускает Аннину руку. Безжизненная кисть тяжело ударяется о пол, но застывает в почти грациозном положении — на некоторых полотнах у мадонн такие же чувственные томные руки. Присутствуй Камиль при этой сцене, он бы непременно отметил странное сходство Анниной руки, этого жеста отчаяния, с тем, что был у Фернана Пелеза в его «Жертве, или Задушенной», что, конечно, не делает чести Камиловой добродетели.
Все могло бы на этом и закончиться. История о несчастном стечении обстоятельств. Но тот, что повыше, так не считает. Он, судя по всему, главный и быстро оценивает ситуацию.