Он составил в уме небольшой список, но теперь, оказавшись здесь, все забыл. Ах да, лиловый тренировочный костюм. Сразу заработала ассоциативная связь: кроссовки, те, в которых она бегает, ага, наверное, эти, в них еще песок остался под стельками. Что еще? Что нужно брать?
Камиль открывает небольшой шкаф: не так-то много вещей для женщины. Джинсы… Какие же джинсы? Берет те, что подвернутся. Футболка, свитер — все так сложно. Камиль запихивает, что нашел, в спортивную сумку. Нижнее белье, какое попалось под руку.
И еще документы.
Камиль добирается до комода. Над ним стенное зеркало, усеянное точками, оно, наверное, здесь со времени постройки дома, в углу за него засунута фотография: Натан, брат. Ему лет двадцать пять, внешность незапоминающаяся, сдержанная улыбка. Не потому ли, что Камилю кое-что о нем известно, ему кажется, что у молодого человека мечтательное выражение лица, как будто он не здесь? Кажется, что он очень несобран. И наделал долгов. Анна ему помогает. Как мать, «впрочем, я мать и есть», говорит она. Она всегда помогала. Она улыбается своим словам, будто сказала что-то смешное, но ясно, что она о нем заботится. Жилье, учеба, свободное время, — судя по всему, Анна помогает во всем, и невозможно понять, расстраивается она из-за этого или радуется. Фотография сделана где-то на площади: Натан улыбается, солнце, люди без пиджаков, в одних рубашках… Может быть, это Италия.
Камиль открывает комод. Правый ящик пуст. В левом — несколько вскрытых конвертов, чеки из магазина одежды, счета из ресторана, но в основном проспекты, больше всего со штампами ее туристического агентства, но того, что ищет Камиль, нет. Нет ни карточки медицинского страхования, ни страхового полиса, она должна была носить это у себя в сумке. А на дне ящика спортивные принадлежности. Камиль начинает снова: здесь должны были быть квитанции об оплате, банковские выписки, счета за воду, за телефон. Ничего. Он поворачивается и оглядывает комнату. Его взгляд задерживается на статуэтке — ложка в виде купальщицы: фигура молодой женщины вырезана из темного дерева, женщина лежит на животе, волосы спадают тремя крупными прядями. И — хрестоматийный зад, если так можно сказать о скульптуре. Эту статуэтку подарил Анне Камиль. Лувр. Они отправились смотреть на всего выставленного да Винчи. Камиль ей все объяснял, он мог нескончаемо говорить о живописи — ходячая энциклопедия. А в музейном магазине они увидели эту девушку, дошедшую до нас в целости и сохранности со времен древнеегипетского Нового царства. Зад у нее просто сказочный.
— Клянусь, Анна, у тебя такой же.
Она улыбнулась: мол, хорошо бы, но в любом случае — спасибо, очень мило с твоей стороны. Камиль же был в этом уверен. Она не могла понять, искренен он или врет. Он на мгновение склонился к ней и настойчиво заявил: «Уверяю!»
И Камиль тут же купил эту статуэтку. Вечером он приступил к экспертному сравнению. Анна поначалу очень смеялась, потом стала ныть, ну и так далее. Потом она плакала, иногда после занятий любовью она плакала. Камиль уверял себя, что это часть ее «уборки».
Статуэтка стоит у самой стенки, в углу возле дисков, которые Анна хранит на этой этажерке, и кажется, что древнеегипетскую девушку наказали. Камиль обводит взглядом комнату. Он очень наблюдательный человек и прекрасный рисовальщик, так что быстро понимает, в чем дело.
В квартире кто-то был.
Он возвращается к правому ящику. Там пусто, потому что оттуда все просто выгребли. Камиль идет к двери, склоняется к дверному замку. Следов взлома нет. Значит, это они — они нашли Аннин адрес, а ключ от квартиры был у нее в сумке, которую налетчик унес с собой из пассажа Монье.
Тот же ли это самый человек, кто приходил в больницу, или же он не один и каждый занимается своим делом?
В том, какие размеры принимает эта охота на Анну, есть что-то абсурдное. Подобное остервенение несоизмеримо с обстоятельствами. Что-то мы упускаем, думает Камиль. Что-то мы не увидели, не поняли.
Забрав отсюда все личные документы, они, похоже, все о ней знают: где ее найти, где она бывает — Лион, Париж, — место работы, откуда она родом, где может спрятаться… Им все известно.
Выследить ее и найти становится просто детской игрой. А убить — упражнением в стиле.
Сделай Анна шаг из больницы, и она мертва.
Камиль не может сообщить дивизионному комиссару Мишар о том, что был в этой квартире. Иначе придется признаваться, что он близко знает Анну и лгал с самого начала. Вчера были лишь сомнения. Сегодня они обернутся недоверием. Оправдаться перед вышестоящими инстанциями не удастся. Можно вызвать сюда экспертов из научно-технического отдела, но, учитывая, какие ребята здесь поработали, можно поспорить, что полицейские ничего не найдут, никакого следа, ничего.
Как бы то ни было, Камиль вошел в квартиру, не имея на руках судебного поручения, разрешения. Он вошел, потому что сумел раздобыть ключ, потому что Анна попросила его принести ей страховой полис. Соседка может дать показания, что он регулярно посещал квартиру в течение длительного времени…
Сумма лжи начинает угрожающе разрастаться. Но не это самое страшное.
Камиль хочет, чтобы Анна выжила. А помочь ей в этом никак не может.
7 часов 20 минут
— Меня невозможно побеспокоить.
Если кто-то, с кем вы работаете, в семь утра отвечает вам таким образом, будьте уверены: этот человек социально опасен. Особенно если это дивизионный комиссар.
Камиль докладывает.
— Где ваш отчет? — обрывает его Мишар.
— Пишу…
— Ну и?..
Камиль начинает все сначала, подыскивает слова, старается показать себя профессионалом. Свидетель госпитализирован, и есть вероятность, что налетчик приходил в больницу, поднимался в палату и пытался уничтожить свидетеля.
— Подождите-ка, майор, я не понимаю. — Она переигрывает, тормозя на каждом слове, будто ее мозг столкнулся с непреодолимым препятствием. — Этот свидетель, мадам Форести, она…
— Форестье.
— Как вам будет угодно. Она говорит, что не видела, чтобы кто-то входил к ней в палату, так? — Времени на ответ она Камилю не оставляет, это не вопрос. — Зато медицинская сестра кого-то видела, но она не уверена. И что? Прежде всего «кто-то» — это кто? И если даже это налетчик, то приходил он или не приходил?
Здесь можно даже не выражать сожалений. Ле Ган на ее месте отреагировал бы точно так же. С тех пор как Камиль попросил отдать ему это дело, все пошло по неверному пути.
— Я вам говорю, — настаивает Камиль, — что он приходил! Медсестра видела ружье.
— О! — восхищенно произносит комиссар. — Потрясающе! Она «видела»… Тогда скажите-ка мне, больница подавала исковое заявление?
Камиль с самого начала разговора знает, к чему он приведет. Он предпринимает какие-то попытки, но ему не хочется входить в конфронтацию с начальством. Мишар возражает не случайно. Хотя Камилю почти пришлось применять силу, все же ему удалось получить дело благодаря дружбе с Ле Ганом. Однако это обстоятельство может сослужить ему и дурную службу. У Камиля начинает покалывать в висках, ему становится жарко.