До тех пор, пока воспоминания совсем не стёрлись бы из моей памяти. Но…
В это солнечное июльское утро я сидела у раскрытого окна мчавшейся в сторону Калужской области электрички. И, прихлёбывая прямо из узкого горлышка холодное сухое вино, разглядывала в упор наглого молодого человека. Парень сидел напротив меня и совершенно открыто пялился на мои стройные ножки. Не скрою, что изредка и с деланным равнодушием я тоже посматривала в его сторону, а он, в свою очередь, то и дело бросал на меня оценивающие взгляды. Не знаю почему, но меня это веселило. Надо сказать, что по абсолютно необъяснимым для нормального человека причинам меня веселило в это утро всё. Хотя радоваться как раз-то особых причин и не было. Так прошёл, наверное, час нашего совместного путешествия. На исходе примерно шестьдесят пятой минуты красавец всё-таки решился осведомиться:
— Молодая леди находит в моём внешнем виде что-то смешное?
— В Вашем? Помилуйте, сударь! Скорее в своём, — сказала я и тут же задала, как это всегда бывает, глупейший вопрос:
— Вина хотите? Холодного?
Он, конечно же, хотел. Ещё бы не хотеть холодненького. В такую-то жару. Но стеснялся. А может, и побаивался. Сами знаете, как опасно в наше время заводить знакомства в электричках, да ещё с человеком, который без видимых причин прямо надрывается от хохота. А смех без причины, как известно, — признак… Но я всё-таки настойчиво протянула ему пластиковый стаканчик с вином и сказала первый тост, который ему сразу очень понравился. Сколько живу на свете, столько убеждаюсь, что так устроено большинство людей. Почему-то у них от сознания того, что кому-то рядом ещё хуже, чем им самим, значительно поднимается настроение.
— Давайте выпьем за самого несчастного человека на свете! — провозгласила я и плеснула себе в глотку добрую порцию «Алиготе». Потом рванула красочную обёртку «Сникерса» и галантно протянула угощение соседу.
— Насколько я понял, самый несчастный человек — это Вы? — осведомился он, прожевав кусочек заморского шоколадного чуда. — Что-то не похоже.
— Как это не похоже? — возмутилась я. — Во-первых, вчера за хроническую неуспеваемость меня выперли из медицинского института, к счастью, не навсегда, а с правом восстановления через год. Правда, должна вам поведать, это, увы, не было для меня неожиданностью. Я человек гордый и сразу сказала себе, что если декан нашего факультета не возьмёт свои слова обратно, то мне придётся покинуть институт. А он, как Вы догадываетесь, и не подумал этого сделать.
— И что же такого страшного сказал ваш декан?
— Дословно следующее: «Боюсь, вам придётся покинуть наш институт».
После этих слов молодой человек заразительно рассмеялся, а я невозмутимо продолжала:
— Во-вторых, всего каких-нибудь три часа назад меня выгнал из дома, правда своего, мой последний гражданский муж. Согласитесь, что принимать такие радикальные меры к человеку, слегка пригубившему огненной воды, — просто паскудство. Тем более, что у меня для этого ужасного поступка был повод.
— Ну, конечно, все так говорят!
Видимо, пригубила я вчера всё-таки лишнего, ибо всегда стеснялась заводить знакомства в общественном транспорте, а тут вдруг попёрла на несчастного, как танк:
— А как Вас зовут? Теперь Вы всё про меня знаете, а я про Вас — ничегошеньки, — вконец обнаглела я, доставая из пластикового пакета с изображённой на нём полуголой красоткой ещё одну бутылку.
— Антон, — певуче проговорил он и собирался что-то добавить, но замолчал.
Представьте себе — вино застряло у меня в глотке. Эффект был поразительный. Молчание наше скорее напоминало сцену из кинофильма «Покровские ворота». Дело в том, что моего первого мужа тоже звали Антоном, и я была сыта, как говорится, им по горло. Что впрочем, несмотря на нехорошие предчувствия, промелькнувшие у меня в голове, не ослабило моего интереса к данной особе. Уж не знаю, что заставляет женщин снова и снова бросаться в омут, но в данном конкретном случае видимо вино и жара сделали своё коварное дело. Только так я могу объяснить мои дальнейшие безрассудные поступки. Короче говоря, на мою не слишком любезную мимику Антон, к счастью, не обратил абсолютно никакого внимания, так как был занят созерцанием чего-то или кого-то в боковом проходе.
— Наташа, — также представилась я, отвлёкшись от бутылочной пробки, которую тщетно пыталась протолкнуть внутрь, и проследила за его взглядом. В проходе прямо перед нами стоял — «целый цыганский табор»! Но мне было не до него. До конечной станции Малоярославец оставалось совсем мало времени, а ещё надо было закрепить успех. Сидеть на даче одной сегодня мне не хотелось. Тем более, что подвернулся такой мачо. Антон мне чертовски понравился, и если бы ещё удалось заманить его к себе на фазенду… Естественно, без всяких гнусных намерений!
Тут ко мне, весьма некстати, обратилась проходящая мимо цыганка:
— Позолоти ручку — всю правду скажу.
Уж не знаю почему, но при обилии вокруг других потенциальных жертв абсолютно все без исключения цыганки предпочитают обращаться с подобными предложениями именно ко мне. Наверное, на фоне окружающих я выгляжу наиболее глупо. Обидно, конечно, но такова суровая действительность. После того, как меня несколько раз самым бессовестным образом облапошили, один знакомый молдаванин, «дока» в такого рода делах, объяснил мне, как себя вести. Главное — ни при каких обстоятельствах не вступать с цыганками в разговор. Заговоришь с ними — пиши пропало, не отвяжутся. Поэтому я поспешно отвернулась. Наверное, даже чуть быстрее, чем требовала от меня в данный момент элементарная вежливость. Цыганка замолчала, но не успела я вздохнуть с облегчением, как её оборванные детишки потянули ко мне и моему новому знакомому свои чумазые ручки. Конечно, мне было их жаль, но я помнила строгий наказ старого молдаванина. И первые несколько секунд держалась, как последний дот Брестской крепости… И всё же достала какую-то мелочь из кармана и дала каждому ребёнку по монетке.
Чёртова идиотка, хотела выглядеть великодушной в глазах сидящего напротив парня. За что моментально и поплатилась…
Не успела я оглянуться, как эта старушенция в цветастой юбке и таком же платке вырвала у меня из головы волос и положила его на невесть откуда появившееся в её руках маленькое зеркальце. От такой наглости я, естественно, на некоторое время потеряла дар речи. Цыганка же, бросив мимолётный взгляд на волос, помолчала секунду и вдруг как-то неуловимо изменилась в лице. Потом неожиданно забрала у детей мелочь, которую я им дала, положила рядом со мной на дерматиновое сидение и, ни слова не говоря, пошла прочь. Тут я обалдела окончательно. Забыв о прекрасном спутнике, я бросилась за цыганкой и нагнала старуху уже в тамбуре.
— Что хочешь, молодая и красивая? — как-то странно спросила она, не оглядываясь.
— Что Вы там увидели? Скажите! Вот — деньги, — почти вскричала я.
Никогда не думала, что я такая впечатлительная, но в данный момент меня почему-то трясло, причём как в лихоманке, наверное, от жутких предчувствий.