Нам удалось набрать около пятидесяти долларов. И большую их часть мы потратили на поезд до Вашингтона. А оттуда поехали автостопом обратно в Лексингтон, потому что мне хотелось проехать через родной город победителями, возвращающимися героями.
У одного моего богатого знакомого была собственная ферма, а на ней — пустующий дом. Дом для прислуги, вынесенный в поля. Нас там поселили, потом хозяева ушли, а мы стали веселиться. Потом они вернулись с выпивкой и девушками. Одну из девушек я знал и до этого. За полтора года с нашей последней встречи она превратилась в настоящую блядь, и это было здорово. Помню, я с фонариком залез ей между ног — она позволяла мне делать с ней все, что захочу. Так что мы зависли там на недельку, а потом продолжили путь во Флориду.
Следующие несколько дней мы автостопом двигались на юг. Добрались до Алабамы: до границы Флориды оставалось около двухсот километров. Поздно ночью мы стояли на проселочной дороге, похолодало. Местные над нами издевались, притворялись, что останавливаются, а когда мы подбегали к машине, они давили на газ и обдавали нас гравием из-под колес. Нас все это дико достало, и мы решили заночевать на месте.
Мы разложили костер и начали беситься, опьяненные свободой и злостью. Дошли до того, что начали доставать из костра горящие палки и разбрасывать их по полю. Алабама вызывала в нас отвращение. Скоро все вокруг заполыхало, а мы продолжали хохотать, танцевать и тащиться от этой бучи, и тут завыли сирены, словно ниоткуда появилась полицейская машина и пожарные…
Нас поймали. Мы наплели о том, что возвращаемся в школу во Флориду, но они не купились. По-любому, стоило им проверить нас по списку пропавших, как все с нами стало ясно. Так нас нашли.
У моей матери в Алабаме жили родственники, они меня и забрали. Отец Тома приехал туда и забрал его из тюрьмы. Том вернулся в школу. Я в нем здорово разочаровался, потому что у меня на руках уже был билет на автобус до Нью-Йорка, и я опять сбежал. Том закончил школу и перед тем, как перебраться в Нью-Йорк, год отучился в колледже.
Но когда он поселился в Нью-Йорке, в «Максе» нас воспринимали, как заговорщиков. Люди думали, что мы братья. Мы были неразлучны.
Терри Орк: Между Ричардом Хеллом и Томом Верленом была ярко выраженная любовь-ненависть, и Ричард Ллойд идеально вписался в эту смесь.
Я был влюблен в Ричарда Ллойда и в то, как он взаимодействовал с Хеллом и Верленом. Я был влюблен в гитарные дуэли и в то, какую войну звука они могли устроить.
Жизнь потрепала Ллойда посильнее, чем Хелла или Верлена. Господи, ему напрочь снесло крышу в больнице, от этой химиошоковой терапии. По его словам он чувствовал, что больше не может мыслить, как раньше, и что он почти сумасшедший.
Ричард Ллойд: Я не был в своем уме, я был безумным. Я сделал несколько заходов в больницу, в сумме пролежал там от девяти месяцев до года. И там же сошел с ума. Меня клали в больницу или в медицинский центр, я благополучно пролетал над гнездом кукушки и выходил. И когда я приходил в себя после шоковой терапии и понимал, что опять могу распоряжаться собственной жизнью, в моей душе прописывался страх: «Неужели все опять повторится?»
Мои родители не давали разрешение на применение электрошока, так что доктора уговорили их на химиошоковую терапию. Это делают так: тебе дают снотворное и каждые четыре часа вводят дополнительную дозу. Когда ты привыкаешь к снотворному настолько, что оно не вырубает тебя на четыре часа, они отменяют этот препарат и дают другой, с обратным эффектом, похожий на мощный спид, который выжимает тебя, как губку.
Я спал восемь дней (это приятное лекарство, представь — спать целую неделю) — и тут его действие начало проходить. Когда я стал часто приходить в сознание, я понял, что сейчас что-то будет. Это было похоже на пузыри воздуха, поднимающиеся из морской глубины. Ты там, внизу, так тихо, никакого напряжения, и мимо проплывают пузыри воздуха.
И вот однажды они сказали: «Отлично, похоже, он готов». Сделали мне другой укол — и мне сразу поплохело. И меня засунули в эту комнату, я оглянулся… «Погодите, это резина… Меня засунули в комнату для буйных!»
Потом я начал колотить по стенам и скакать, как резиновый мячик, и они приходили каждые полчаса и разглядывали меня через маленькое окошко до тех пор, пока я не перестал двигаться.
Сразу после химиошоковой терапии один мой друг навестил меня в Грейстоунской государственной психиатрической лечебнице в Нью-Джерси. Он заплакал прямо передо мной — потому что, как он потом рассказывал, он меня не увидел, как будто меня стерли.
Ричард Хелл: Меня сильно впечатлило то, как New York Dolls подстраивают под себя окружающую действительность. Когда они только начинали, они каждый вечер выступали в Центре искусств Мерсера. Их имя ассоциировалось с Центром искусств Мерсера, и мне казалось, что это очень грамотно, потому что все знают, где и когда их можно увидеть. Не надо читать газеты, чтобы знать время и место концерта.
Мне нравилось, что есть классная команда, и если хочешь их увидеть, просто надо, например, прийти в пятницу вечером в «Яму». Казалось, что в идеале, если ты хорош, надо как можно быстрее собрать в одном месте всех, кому ты интересен.
Так что я предложил пойти по этой схеме. Я сказал: «Тут где-нибудь есть бар, в котором ничего не происходит? Который ничего не потеряет, если мы попросим дать нам играть там один вечер в неделю? Мы установим плату за вход, но разрешим им пускать постоянных клиентов. Те, кто придут на нас, будут покупать выпивку, так что бар не останется внакладе, а у нас будет аудитория».
Так что мы все решили как следует поискать.
Мы обычно ехали на автобусе по Второй авеню или Третьей авеню, чтобы добраться до Чайнатауна, где на чердаке была наша репетиционная база. Верлен и Ллойд встречались на остановке, и они заметили «CBGB». Они пошли туда и поговорили с Хилли Кристал, владельцем, спросили его, как он отнесется к нашей идее.
Ричард Ллойд: Хилли спросил: «А что за музыку вы играете?» Мы сказали: «Ну, а что значит «CBGB-OMFUNG»?» Он сказал: «Country, Bluegrass, Blues, and Other Music for Uplifting Gourmandizers». [48] А мы сказали: «Мы играем всего понемножку, немножко рока, немножко кантри, немножко блюза, немножко блюграсса…»
Хилли сказал: «О, отлично, ну давай…»
Хилли хотелось устроить все в стиле авторесторана. Он собирался сделать сцену у входа, чтобы люди с улицы могли слышать музыку. Мы сказали: «Хилли, ни черта не получится. Во-первых, тот, кто будет собирать деньги у входа, не будет слышать, что ему говорят; во-вторых, выходящие будут мельтешить прямо перед группой; и в-третьих, на тебя будут жаловаться с улицы».
Это хороший пример дурацких идей, которые бродили в голове Хилли с самого начала. В конце концов от нашего имени с ним повел переговоры Терри Орк и пообещал ему, что народ пойдет. Он сказал: «Смотри, это надо нам, так что мы сами сделаем афиши, дадим рекламу в Voice, мы гарантируем тебе бар».