Я хотел: сегодня делать журнал неформального толка, завтра — плотно засесть в гараж, послезавтра — уехать черт знает куда, в неведомую пердь, только для того, чтобы отснять несколько пленок, сделать материал, которого не будет ни у кого другого.
Деньги меня при этом особо не интересовали (а посему всегда бы нашлись сами по себе). А все в целом — да, я понимаю — это полный маразм, но в этом состояла моя жизнь. Вся моя предыдущая жизнь.
Моя предыдущая жизнь сделала реверанс и помахала мне ручкой. Проблема была в том, что я не мог ее забыть.
Проблема времени настоящего: когда моя новая жизнь (в лице теперешней жены медиамагната Ролана Факинберга) тоже сделала мне реверанс и помахала ручкой, я не смог забыть и ее. Теперь, кстати, это также моя предыдущая жизнь.
Мысль по ходу: вообще все мои жизни — предыдущие, я как будто существую только в прошедшем времени. Что-то не так в моей психике: жить прошлым — удел восьмидесятилетних пердунов, а не двадцатисемилетних свободных ради калов. Иногда мне кажется, что все мои камни, навязки и подводные течения — только из-за этого. Потому что от настоящего меня впирало лишь тогда, когда оно покрывалось пылью и переходило в ранг воспоминаний.
Идиотская диалектика. Ненавижу идиотскую диалектику.
Умение забывать: ключ к глобальному счастью и пониманию. Maybe down in lonesome town I can learn to forget. Саундтрек к фильму «Криминальное чтиво», Тарантино и компания, 1994 год.
Забудьте, как вас откатали в задницу, и в соответствии с христианско-толстовскими проповедями подставьте другую. Забудьте хороший наркотик и убедите себя, что ежедневный просмотр вечерних телепрограмм — такой же кайф. Забудьте все то дерьмо, что осело в вашей памяти во времена, когда вы ни в чем себе не отказывали. И да будет вам счастье. Великое счастье. Клон прав. Несмотря на то что его тоже не прет — он прав, а не я.
…По моим подсчетам, мы находились уже на середине первого яруса. Хотя, скорее всего, я ошибался. Так ошибается человек, посаженный перед тубус-кварцем и не имеющий возможности смотреть на песочные часы. Когда он считает в уме секунды, время летит быстрее. Раза в полтора, а то и в два. Так происходит оттого, что организм подспудно хочет закончить со всем этим побыстрее, организм требует отделаться от этой мерзкой трубки, вставленной в нос. Поэтому сигналы, которые он посылает в мозг, суть предательские. Секунды наё…ывают, подставляют человека перед кварцем. А меня подставляли — ступеньки.
Я цеплялся за них уже не кистями, а изгибами локтей. Так было легче, несмотря на то что увеличивало количество шансов сорваться — незначительно, но все же. Ног уже не существовало, их место занимали: вата, растительность.
Во времена оные (у меня все происходило во времена оные) я якшался со старшим товарищем по кличке Стос. Мне тогда было чуть за двадцать, ему — тридцать один. (Нынешнее местопребывание: мне неизвестно, Стос давно скрылся из вида.) Он собрал из малолеток моего возраста альтернативную группу и играл хардкор во второсортных клоаках вроде «Р-клуба», «Свалки» или «Даймонда». Сиречь: в откровенно дерьмовых клубах и для откровенно дерьмовой публики (максимум триста рыл пьяных студентов-тинейджеров, пара-тройка коллег-музыкантов, воротящих носы от любого проявления творчества сотоварищей, несколько байкеров-охранников и пара десятков совершенно случайных дебилов, попавших сюда по ошибке или от безысходности). Но это еще не все: Стос в его тридцать один год играл откровенно дерьмовую музыку, состоящую из зашкаливающе тяжелой гитары (струны опущены на восемь ладов), постоянного употребления слова motherfuck и производных, так называемого агрессивного вокала — кондового ора — и полного отсутствия всяких попыток выйти за предел (хотя бы за какой-нибудь хиленький, робкий и незначительный предельчик). Мы часто спрашивали Стоса, какого х…я он играет музыку для малолеток, которые уже через пару-тройку лет напрочь забудут и его, и его (отнюдь не вечную) музыку. Знаете, что он отвечал? Он отвечал: а для кого тогда вообще играть музыку, ребята? Для кого тогда вообще что-либо делать? Вы что, говорил он, серьезно полагаете, что людям от тридцати плюс-минус что-то нужно в этой жизни? Да им, говорил он, абсолютно пох…й, что слушать. А также: им пох…й, слушать или не слушать вообще. А также: читать/не читать, общаться/не общаться, думать/не думать и так далее. Быть или не быть — перед ними такой вопрос не стоит. Стоят только их озабоченные члены, да и то не всегда, потому что после определенной черты им уже абсолютно пох…й на трахаться/не трахаться. Поэтому, говорил Стос, уж если я играю музыку, я играю музыку для малолеток. Ибо только им не пох…й. Пусть только пока, но все же не пох…й. А те, кто играет для людей своего возраста, обычно просто зарабатывают таким образом деньги.
…Клон опережал меня, наверное, на метр, а может, на полтора. В спорте это называется «на полкорпуса» или на «три четверти корпуса». Точно я определить не брался: поскольку наши лестницы находились не рядом, перспектива и ракурс мешали вычислить точную разницу. Я знал одно: в данный момент я смотрю на Клона снизу вверх, под углом.
Дыхание Клона: оно не вырывалось, а изрыгалось. Громко и омерзительно. Как рвотные массы. Я имею в виду: казалось, что Клон реально был готов выблевать душу. Глупый каламбур: выблевать душу дьяволу (копирайт: мой товарищ Кроль, лингвистический естествоиспытатель, времена оные).
Ясное дело, разговаривать мы перестали уже давно. По двум причинам. Первая: любой срыв дыхания мог привести черт знает к каким последствиям. Вторая: разговаривать не хотелось…
Отвлечься. Быть не здесь.
Меня всегда раздражали автомобилисты. Никогда их не любил. (Вид нелюбви: пассивная.) Обычно по этому признаку можно определить глуповатого и примитивного человека. Не по тому, что он интересуется машинами — это нормально, — а по тому, что он всегда навязчиво обсуждает с окружающими все это околоавтомобильное дерьмо.
По тому, что он, едва познакомившись с вами, с деловым видом начинает рассказывать вам про дисковые тормоза, укрепленную ходовую, степень сжатия и крутящий момент. При этом он даже не удосуживается узнать, разбираетесь вы в технических характеристиках автомобиля или же вам на них плевать. По его понятиям, нормальный человек изначально должен разбираться и интересоваться. «Смотри, я купил себе «Фольксваген-сирокко» восемьдесят пятого года за две тысячи пятьсот баксов. Почти двести лошадей, двести сорок по МКАД. Больше пока не разгонялся — вот положат новый асфальт, тогда…».
В жизни я знал не очень много откровенно глупых, совершенно беспонтовых людей. Имеется в виду: действительно безмозглых. Энциклопедических, феерических дураков. Всего их было человек пять. Первым был Владик Плюев из общаги на улице Шверника, вторым — его командо-административная мама, а трое остальных были автомобилистами.
В моей жизни существовали только старые машины. Я никогда никому не говорил об этой своей стороне. Оставил ее для себя, для личного пользования. Никаких крутящих моментов (тем более я никогда не знал, каков крутящий момент моего авто — мне было пох…й на крутящий момент). Я бы никогда не стал тратить деньги (если бы они были) на новый «Мерседес» или даже «сирокко» восемьдесят пятого года. Я был готов ездить только на чем-нибудь древнем и кондовом, типа «ЗИСа» из Кадра. Но на «ЗИС» денег не хватало, я взял «Победу». Несколько лет я занимался ее полупрофессиональной реставрацией, а сразу по окончании семейной жизни продал — в разобранном виде и за триста баксов.