— Аня? — наконец она повернулась к нему. 5-с заметил, что ее глаза были красными и чуть припухшими.
— Что, Сереж? — Девушка тоже обратилась к нему по имени, и они одновременно подумали, как быстро забылась эта форма обращения друг к другу. Игра пропитала их насквозь, нанесла на душу и тело несмывающиеся татуировки с номерами. Звуки имен застревали на языке, выговариваясь с трудом.
— Ань… Слушай, ты против кого будешь голосовать?
— Против тебя, — ответила она ровно, и голос у нее был бесцветно пуст. Кажется, ей было все равно.
— Но.. ПОЧЕМУ?!! Ты что, неужели с этими змеями заодно?!! Почему против меня-то?!
— Сереж… ты только не обижайся. Пожалуйста, не обижайся. Я ведь к тебе хорошо отношусь, поэтому и не вру тебе.
— Да что же такое?!! — он почти закричал.
Сквозь туман боли, который окутывал ее душу и разум (а разговаривала 2-а автоматически), она увидела его глаза и удивилась: взгляд, голос — все это было так не похоже на 5-с. Всегда уверенный, всегда спокойный, ни разу не позволивший себе видимого уныния, 5-с впервые с момента Игры открыл душу. Он просил. «Сегодня, наверно, день такой. Все на самих себя не похожи», — подумала она.
— Почему против?
— Сереж. Ты просто ленивый. Ты не помогаешь, ничего не делаешь. Ты хороший, симпатичный, но вот посмотри на 13-н («Вот змея! Она еще и мозги всем забить ухитрилась!» — подумал 5-с с тенью даже какого-то мрачного восхищения) — она все время у костра, что-то готовит или подметает, или моет, стирает. А ты только ешь.
5-с шел, загребая ногами мусор джунглей. Весь мир ужался до носков его кроссовок, истрепанных и покрытых мелкими кристалликами морской соли. Один порвался, из дырки выглядывал палец. «Что ж такое, что это такое?!» — он спрашивал себя снова и снова.
5-с вспомнил свои первые дни на Острове. Тогда он постоянно был в полуобморочном состоянии от голода, с трудом стоял на ногах. К это-му дню он сбросил, по своим ощущениям, не меньше трети богатырского веса. Всю свою жизнь тратя на спорт, 5-с гордился своей силой, своим телом. Но в эти дни он с удивлением обнаружил, что ему стало легче без этих килограммов. Желудок ужался и больше не ныл, мышцы вновь обрели силу. Он вжился в роль, у него открылось второе дыхание. 5-с был готов пахать, делать всю работу за всех — он был богатырь, силищ немерено. Тоскливое бессилие было всего лишь тяжелой (для такого большого организма) акклиматизацией. Он понял это только вчера, только вчера вечером, укладываясь на вечно сырой спальник, он вдруг поймал себя на знакомом чувстве — весь мир принадлежит ему. Завтра он встанет, и перед ним весь день, перед молодым, сильным, уверенным. Так он просыпался каждое утро до Игры, но впервые — в Игре. Только вчера. Какая злая ирония — его собираются вычеркнуть, «съесть». У 5-с открылись глаза: он взглянул на Племя со стороны и устыдился сам себя — рыхлая белая туша, круглый день полощущаяся в ленивом прибое. «Я просто не успел. Не успел прийти в себя…»
1-с сидел на песке вдали от лагеря и смотрел, как солнце бросает лучи на зубья низких материковых гор на высоком горизонте. Эту гряду было видно нечасто, только когда хорошая погода стояла два-три дня подряд и воздух успевал «просохнуть». Впервые увидев их, он обрадовался, стал тыкать пальцем: «Смотрите, смотрите, Земля!» Вид близкого материка вселял спокойствие. Но всего чуть-чуть времени на раздумья — и эта ломаная линия начала раздражать, с каждым днем все сильнее и сильнее. Большая Земля была рядом, но до нее никак не добраться. Фата-моргана, она дразнила и злила своей близкой недосягаемостью. После он старался не смотреть в сторону материка (и заметил, что все синие ведут себя приблизительно так же), негатива и так хватало.
Но сейчас он смотрел на ряд вершин, просто смотрел, не отводя глаз и не моргая. Ему нужно было что-то, за что можно зацепиться, что-то достаточно большое и надежное, чтобы удержать его (душу?) от распада. Временами 1-с тихонько подвывал. Он был полон до краев, полон ненавистью и страхом. То, что произошло сегодня… не имело никакой логики, никакой правды. Он снова и снова смотрел во влюбленные глаза своей половинки и снова и снова произносил эти страшные слова, снова ощущал этот холод — но теперь внутри, в сердце… «Что. Я. Наделал?» Он не мог думать, а если бы мог, то понял, что умирает.
Это все Игра. Эта всемогущая Игра, ее Правила и Боги. Вступив на эту дорожку, ты становишься той птичкой, у которой увяз коготок. Можно думать что угодно, тешить себя любыми иллюзиями, но ты (априори) не станешь сильнее Игры, не сможешь сдерживать ее «снаружи». Как вода в тонущую субмарину, Игра найдет слабое место и всепробивающей струей заполнит тебя.
В какой-то (он упустил эту точку возврата. «Лох, лузер! Ты опять все прохлопал!») момент он проникся Игрой без остатка и стал ее частью. Он жил в Игре, и Игра стала единственной реальностью. И Племя оранжевых стало ВРАГАМИ. Настоящими врагами, с которыми возможна одна форма отношений — война. Смертельная война. Подумав так впервые, он решил, что свою Анну он просто не считает по-настоящему оранжевой. Но сейчас он понимал, что мозг, самоспасаясь, просто вытеснил эту мысль — «2-а — враг».
Сейчас 1-с опомнился, огляделся, и у него открылись глаза на происходящий кошмар. Нет, не на происходящий, а происходивший. Он вписался, он переселился в эту реальность, на планету Игра. Он больше не Сергей, не Спайкер, не русский, у него нет прошлого, нет сердца и той, ради которой он жил. Он только Игрок, Ай-Ди 1-с. Это продолжалось совсем недолго («Недолго?! Или, может, целую вечность?!»), но непо-правимое успело свершиться. Он потерял ее. Потерял смысл и цель жизни. Потерял 2-а — и потерял воздух и кровь в своих жилах. Он сам перекрыл себе кислород и перерезал вены. Или… или это сделала его руками Игра? Сейчас в его венах — вода, внутри — пустота. Он умирал. Те слова, которые он часто говорил ей в «той» жизни: «я не могу без тебя», — оказались правдой.
Сзади шаги. Он обернулся, к нему подошел Серега. Игрок 4-с. Постоял, глядя в глаза своему другу. И бросил ему коробок спичек, потом ушел. 1-с открыл коробок — там лежал длинный, ароматно пахнущий окурок. И две спички. 4-с позаботился даже об этом — догадался, что у 1-с могут трястись руки.
«Что делать, что делать, что делать?» — эта мысль приходила 9-н в голову каждую секунду последних двух дней (то есть 172 800 раз), так что к хмурому полудню она с ней свыклась, сжилась. И даже (сейчас) напевала ее под легкий ненавязчивый мотивчик.
9-н не позавидуешь. Она попыталась представить себе, как бы она выглядела со стороны. Увиденное было столь ужасно отвратительным, что она испугалась, ее разум бросился прочь, как испуганный ребенок, ее разум, самоспасаясь, смог наврать самому себе. Разум вкрадчиво и убедительно объяснил ей, что 9-н замечательный человек. Она жаждет всего лишь мира. Мира, спокойствия и дружбы. Но только с кем? Сначала она подружилась с 12-б (в те короткие минуты самокопаний она призналась, что кроме обаятельного надежного мужчины она видела в нем еще и того, с кем можно пройти всю Игру), но оказалось, что поставила не на того. Потом она примкнула к 5-с. (И тогда, сама не зная зачем, наговорила ему кучу бреда. 12-б и 5-с враждовали, и 9-н полагала, что заполучить расположение ей как бывшему другу «съеденного» будет непросто. И тогда была призвана на помощь дипломатия. По словам получалось, что она один человек из Племени, испытывающий к нему симпатию.) Тогда 9-н думала, что Игроки побоятся 5-с, что его бицепсы не дадут им возможности голосовать против него, а за широкой каменной спиной спрячется и она, маленькая пичужка 9-н. Но 5-с скоро не станет, это очевидно. Едва почувствовав шаткость его позиций, 9-н попыталась спасти его (или себя?), устроив между Игроками войну. Она подходила к некоторым из них и говорила: «с нами или против нас?», каждый раз меняя имена. И опять ее карта бита. 2-а, эта тихоня («Вот, мышь серая — а такая с(биип!» — была первая мысль 9-н), эта вечная молчунья вдруг развязала свой язык, и он оказался чертовски длинным. Она рассказала 11-и и 13-н то, о чем говорила с ней 9-н, а в качестве ответной любезности услышала дубль своих слов, но с другими номерами.