Та ошарашено смотрит на него и по-русски же говорит:
— Отпусти!
— Не могу! — сипло произносит Банан. — Я сейчас упаду!
Женщина грозится позвать полицию.
— Мне все равно! — говорит Банан. — Зови!
— Тогда замолчи! — говорит женщина решительным тоном и добавляет: — Только не цепляйся так, синяки будут!
Она идет к эскалатору, Банан висит на ней.
— Осторожнее, — произносит светловолосая, помогая встать на ленту.
Банан мотает больной головой.
Эскалатор спускает их на первый этаж, вон уже двери.
Дождя опять нет, призывно мелькают яркие огни паттайских ночных фонарей.
Снова душно, липко, влажно.
— Ну и куда мне тебя? — спрашивает женщина, глядя на Банана.
— Не знаю, — честно отвечает тот, моля Бога лишь об одном — чтобы его не оставили здесь. Один не пройдет и десяти метров, рухнет на асфальт, заберут в полицию, а может и вообще испустить дух…
— Дернуло сегодня пойти по магазинам! — раздраженно говорит Надя, подзывая первое же такси.
Договаривается о цене и открывает заднюю дверь.
Банан сидит на корточках, она помогает ему встать и впихивает в машину — сам он сесть не в состоянии.
Его вновь начинает морозить, он опять покрывается коркой льда.
Надежда просит притормозить у аптеки и выскакивает за аспирином.
Исключительное выдалось приключение — подобрать в торговом центре больного соотечественника.
Берни долго бы смеялся, узнав, кого она сейчас везет к нему домой.
Хотя заболеть здесь в сезон дождей не сложно, особенно при местных кондиционерах — только вот сами тайцы отчего-то не простывают.
Покупает аспирин и возвращается к машине.
Соотечественник на заднем сидении учащенно дышит. Надежда оборачивается и трогает ладонью лоб — у бедняги жуткий жар.
— Это не его песня! — отчетливо произносит по-русски незнакомец.
Надя просит водителя ехать побыстрее, у приятеля высокая температура, ему поскорее надо в постель.
Внезапно небо очищается от туч, хорошо видна пошедшая на убыль, но все еще огромная луна, игриво отражающаяся в спокойных ночных водах Сиамского залива.
Лопасти вентилятора лениво вращались под потолком с чуть слышимым гулом.
Банан их не видел, он лежал на кровати, закрыв глаза, и слышал ровный, негромкий гул — будто надоедливый шмель залетел в комнату с жаркой улицы.
Шмеля надо бы убить, но для этого требуется поднять руку.
Руки слушались плохо — Банан попробовал пошевелить правой, потом левой, чуть приподнял правую над одеялом, но не смог удержать. То же самое случилось и с левой. Он был слаб, шмель все продолжал гудеть, хотя бы посмотреть, где он летает, а то решит сесть на лицо и потом укусит.
Максим открыл глаза.
Сразу поплыли веселые радужные круги, вот они отлетели куда-то в сторону окна и растворились в нем.
Прошли сквозь жалюзи, будто их и не было.
Окно напротив кровати, никакого шмеля там нет.
Есть вентилятор — над кроватью, стоит чуть повернуть голову, как ты видишь мерно вращающиеся лопасти.
Еще в комнате зеркало с тумбочкой и плетеное кресло-качалка.
Это все.
Стены белые, жалюзи на окне тоже белые.
И лопасти вентилятора кажутся белыми.
Банан решил сесть на кровать, с трудом откинул тонкое одеяло и снова лег.
— Эй! — сказал Банан.
Он хотел произнести «эй» громко, но получилось шепеляво и себе под нос.
Ему это не понравилось, он набрал в легкие воздуха и попробовал громче:
— Эй!
Никто не ответил, лишь все так же тихо гудел под потолком вентилятор. Банана не слышат и не услышат, что ему тогда делать?
Он сполз с кровати и попытался встать.
Его закачало, но все же он встал и потащился к двери.
Точнее — сделанной из бамбука занавески, закрывающей проем в стене.
Раздвинул бамбуковые жердочки — они смешно застучали друг о друга, негромко и рассыпчато.
Там еще одна комната, чуть побольше.
На маленькой лакированной скамеечке сидит молодая женщина и читает книгу.
Услышала стук и обернулась.
До этого Банан ее никогда не видел. Она улыбается и встает, отложив книгу.
— Привет!
— Привет! — с той же интонацией повторяет Банан.
— Ты как?
— Я где? — спрашивает Банан.
— У меня! — отвечает она, а потом добавляет: — Точнее, у Берни…
— А ты кто? — спрашивает Банан и чувствует, что ему опять хочется лечь, стоять было тяжело, правда, можно схватиться рукой за стенку, так будет легче, но лучше опять лечь…
— Два дня пролежал, — говорит женщина, — таблетки пил, но ничего не соображал, ты сейчас что-нибудь соображаешь?
Банан качает головой.
— Тебя как зовут?
Банан попытался вспомнить и не смог.
— У тебя паспорт не русский, — продолжает женщина, — если ему верить, то тебя зовут Рикардо… Ты — Рикардо?
Банан опять качает головой. Он точно знает, что он не Рикардо, но не может вспомнить — кто.
Женщина берет его за руку и усаживает рядом, на такую же скамеечку.
Напротив телевизор, но он выключен.
Еще в комнате музыкальный центр и стойка с дисками.
— Меня зовут Надя, — говорит женщина и гладит Банана по голове, — я увидела тебя в торговом центре, в «Royal Garden Plaza», в том месте, где торгуют телевизорами, тебе было очень плохо, ты вцепился мне в плечо, вот видишь — до сих пор синяк!
На ее загорелом плече отчетливо заметен небольшой желтоватый синяк.
— Ты так вцепился, что я чуть не заорала, а потом поняла, что тебе плохо, у тебя жар… У тебя два дня был жар, ты все время лежал, я поила тебя и давала таблетки, помнишь?
Банан покачал головой, он ничего не помнит, он не знает, где находится, у него в голове натянута пружинящая белая бумага, с которой внезапно пропали все слова.
Исчезли, растворились, осыпались.
Их смыли.
— Давай температуру померяем! — говорит Надя и достает термометр.
Банан качает головой.
— Дурачок, — произносит она, — не бойся, открой рот…
Банан открывает рот, кончик термометра оказывается прохладным и совсем не страшным.