Особый отдел 51-й армии.
Личное дело
Лейтенант Войткевич Яков Иосифович. 1915 г.р. уроженец Одессы. Кандидат в члены ВКП(б) с 1938 г., член ВКП(б) с 1940 г.
Гражданская специальность инженер-технолог (окончил Одесский институт пищевой промышленности). Срочную службу 1937–39 гг. проходил 147-ой стрелковой дивизии Забайкальского ВО, уволен в запас в звании лейтенанта. 21.06.41 г. призван Калининским райвоенкомом Киевской военной комендатуры.
Направлен на укрепление офицерских кадров формируемой Отдельной 51-ой армии, командиром разведывательной роты 156-ой стрелковой дивизии. Участвовал в боях по обороне Одессы, Перекопа и на Ишуньских позициях, награждён орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Присвоено очередное звание «старший лейтенант». Разведрота под его командованием попала в окружение и была уничтожена, а командир контужен артиллерийскими газами. Разжалован. В звании «лейтенант» командовал особой ротой на Ак-Монайских позициях. С остатками роты прорвался в партизанский отряд Южного соединения…
Главная гряда…
Широкогрудый и словно пришибленный сзади к земле «немец», единственная овчарка зондеркоманды Дитриха Габе, мощными уверенными скачками преследовал группу Войткевича, уходящую в лес.
Блитц, «Молния», продолжал преследование, поддавшись охотничьему инстинкту убийцы. Несмотря на все попытки его личного собаковода разъяснить сукиному сыну, что, по непонятным и для него самого соображениям штурмбанфюрера, ловить, рвать и жрать партизан сейчас вовсе ни к чему. И даром, что изложил эти свои соображения фельдфебелю штурмбанфюрер Габе в точности в тех же выражениях, что и фельдфебель-собаковод Эстгард своему подопечному. Не помогло.
И теперь злобный Блитц с феерической лёгкостью собаки Баскервилей перелетал селевые буреломы, обычно образующие серо-рыжие каньоны в теснинах горных крымских рек. Завалы, в которых и сами партизаны, привычные уходить от собачьей погони по каменистым перекатам и мелководьям, едва продирались, матерно хрипя и осыпаясь вместе с грудами переплетённого хвороста и листвы.
Хрипел и Блитц, но только от частого дыхания и не издавал более ни звука согласно требованиям Эстгарда: «Вот поймаешь, грызнёшь в шею, прибьёшь рыжей грудью к земле — и тогда зови…»
Пока же, обернувшись, лейтенант Войткевич замечал, и то мельком, краем глаза, чёрно-рыжего лохматого вьюна в древесных завалах, рыжую молнию, взметнувшуюся над камнями переката…
— Не отвяжется, Яша… — привалившись к лишайному валуну, просипел старый «боцман».
И в самом деле, разжалованный боцман «Морского Охотника» МО-53, чем-то провинившийся при эвакуации наших войск с Керченского полуострова. Кажется, посоветовал какому-то подполковнику то ли к какой-то матери сходить со своим «тяжёлым» ранением, то ли вернуться к своим солдатам.
— Может, её того? — боцман Ортугай встряхнул, звякнул пряжкой своего ППШ. — Я задержусь…
— Не надо, — мотнул головой Яков и, сузив чёрные зрачки в сторону леса за спиной, пробормотал: — Я сам…
Когда они вскоре встретились в узкой теснине и сошлись глазами, Блитц — даже без команды — замер. Чёрные зрачки Войткевича расширились; расширились и рыжие зрачки зверя. Долго, не меньше минуты, не выпускал эти янтарные, ненавидящие и одновременно невидящие зрачки пса-палача Войткевич своим взглядом, пока леденящая кровь, прицельная сосредоточенность в рыжих собачьих глазах не сменилась сначала недоумением, а затем смущением. Пока не прекратился глухой угрожающий рык из оскаленной пасти — и опала вздыбленная на загривке шерсть.
И, наконец, совершенно сбитый с толку смятением чувств — незнакомых, не вписывающихся ни в животный опыт зверя, ни в опыт долгих дрессировок — Блитц вдруг впервые в своей недолгой, но пропитанной кровью собачьей жизни попытался отвести глаза от глаз жертвы.
Но не тут-то было. Человек не отпускал его глаз. Ни вправо, ни влево…
Покачиваясь на полусогнутых ногах и, как не выказывая при этом ни малейшего стремления бежать, так и не делая ни одного угрожающего движения, он словно привязал Блитца невидимым поводком.
Затем негромко скомандовал:
— Леген! — и выбросил вбок правую руку, а затем резко опустил её к бедру.
Блитц поспешно лёг.
— Цу мир! — приказал Яков и, едва дождавшись, пока покорённый «немец» подбежит, повернул к лесу.
Ещё через минуту лейтенант Войткевич догнал свою группу. Чёрная мощная спина овчарки жалась к его ноге, и взгляд нового хозяина пёс ловил с самой щенячьей ревностью.
— Уходим! — коротко бросил Войткевич, ничего не поясняя ни своей, шарахнувшейся по сторонам, разведгруппе, ни наводчику, старшему сержанту Каверзеву, впервые посмотревшему на него с уважением, ни побледневшей так, что проступили самые малозаметные веснушки, радистке Асе, ни Марии Васильевне, проследившей за удаляющейся спиной Якова Осиповича заинтригованно, с удивлением…
Причин для удивления у всех было бы гораздо больше, если б группа задержалась через полчаса чуть подольше, на уступе перед последним броском на яйлу. Но задержались там только Войткевич, Ортугай и, конечно, Блитц. Остановились проследить, оторвались ли все от погони.
Не зря задержались. Не прошло и десяти минут, как послышалась гортанная перекличка голосов, а затем в опасной близости замелькали фигурки в зеленоватых мундирах, заблестело оружие…
Немцам во главе с фельдфебелем Эстгардом оставалось подняться всего на каких-то два десятка метров по сухому руслу, чтобы увидеть на открытом тягуне перед устьем последнего кулуара всю разведгруппу и двух женщин. На тягуне, крутом подъёме, где спрятаться совершенно негде. Увидеть с расстояния, когда можно не только достать из карабинов, но и накрыть автоматным огнём.
Но такого удовольствия им не собирались доставлять командир и боцман. Чуть выждав, когда все шесть немцев окажутся как на ладони, они открыли огонь.
Двоих положили сразу, остальные же с ловкостью обстрелянных вояк укрылись за что ни попадя и огрызнулись огнём.
Правда, неприцельным. И укрытия у них оказались не слишком надёжными, так что через минуту ещё трое прекратили стрелять. Двое — скорее всего навсегда, а ещё один разразился длинной тирадой.
— Во, кроет, как пьяный бахур, — машинально бросил Войткевич и перекатился чуть в сторону, надеясь выделить фельдфебеля.
Но тот укрылся надёжнее всех: несколько валунов и покорёженных стволов образовали экзотического вида, но явно очень удобную и прочную стрелковую ячейку. Не спроста и гранатой достанешь — а с гранатами у разведчиков было совсем кисло. А ещё и мгновенно роли поменялись: едва лейтенант или боцман поднялись бы, как оказались бы на прицеле у фельдфебеля. И тогда Войткевич, ещё раз уставив страшный свой взгляд в рыжие собачьи глаза, скомандовал «Фас!» — и указал в сторону фельдфебеля.