— Так я ж на прощанье, — как-то не очень оправдываясь, возразил Яков. — Лебединая… Ну, если хотите, кобелиная песня.
Девушка фыркнула.
— Что это у вас тут за веселье? — рядом вдруг оказался Новик, припав на одно колено.
— Так, нервное, — отмахнулся Войткевич, напряжённо всматриваясь во мглу, резко очерченную отсветом пламени. — Чтобы не сказать — чумное.
— Ближе к истине, — сбросил Саша ремень «шмайссера» с плеча. — Сейчас тут фрицев будет как крыс в зернохранилище. Что-то мы не того рванули походя. Лишний шум получился.
— Ни хрена не лишний, — возразил Яков, кивнув в сторону зарева, бодро разгоравшегося на невидимом горизонте. — Может, как раз таки, хранилище какое-нибудь сурьёзное и рванули. Пусть думают, что за тем и прилетали.
В 30 км восточнее…
— Вот уж не думаю, — покачал головой Карл-Йозеф Бреннер. — Более чем уверен, что это составляющая той же операции русских.
Он отбросил карандаш, которым выискивал на тактической карте района место, где не далее как полчаса назад был сбит один самолет русских и приземлился другой.
«Приземлился в порядке фронтовой взаимовыручки? Или в этом и заключалось задание?..» — вот вопрос, обостривший на желчном лице Бреннера морщины тяжёлого раздумья, тем более тяжёлого, что: «Если в том, чтобы проникнуть в данный квадрат и заключалось задание в целом, то в чем оно состояло в частности? Oder zu sein zu sein, in als die Frage, вот в чем вопрос? [53] Разгромить резервный склад топлива, специально отнесённый от базы шнельботов, чтобы никакая, самая массированная, бомбардировка бухты не обездвижила катера, от которых зависит, учитывать ли Черноморский флот как оперативную единицу или иметь в виду только как стратегический ресурс. Или же достаточно хорошо замаскированный склад был вторичной, а то и случайной целью, возникшей в ходе операции по заброске диверсионной группы?»
— Но, — не дождавшись вполне ожидаемого возражения майора Гутта, подал наконец голос возражения группенфюрер полевой жандармерии Шварценбек. — Зачем русским такие сложности? Весь этот переполох вокруг склада, когда проникновение русских разведчиков в колону военнопленных удалось? По крайней мере, они так должны полагать.
— Кому это они тут задолжали, группенфюрер? — проворчал Карл-Йозеф. — Мне? Вам? Или всё-таки камраду Сталину?
— С учетом расстояния от места происшествия, склада «57С», и до места нахождения колонны, — продолжал настаивать Шварценбек с настырной педантичностью лютеранского проповедника, — это никак не напоминает согласованные действия.
«На первый взгляд — нет…» — внутренне должен был согласиться Карл-Йозеф, хоть внешне и одарил группенфюрера скептической гримасой.
Тем не менее события, последовавшие сразу после приземления-падения этих чёртовых «ночных ведьм», — не поймешь, что тут в первую очередь, — вполне вписывались в логику не совсем удачной заброски диверсантов.
Достаточно вспомнить, что как только команда штурмбанфюрера Габе, по удачной случайности только что прибывшая в качестве усиленного конвоя и оказавшаяся под рукой, прибыла в район склада «57С»…
В 30 км западнее. Район склада «57С»
Меньше всего подобной встречи ожидали «шутце» штурмбаннфюрера.
По логике вещей предполагалось, что они подойдут к сожженному остову большевистской «фанеры», попавшей в историю современных войн исключительно благодаря русской сообразительности. И, убедившись, что самоубийственное средство передвижения достигло своего закономерного конца, постреляют по предрассветной темени от живота и для острастки. В худшем случае, найдут расползающихся во мраке лётчиков, и если не прикончат, так подберут для допроса. А тут… Ещё не успели они ссыпаться с бортов полугусеничного «Schwerer» и рассыпаться в цепь, как над их касками, грозя настучать по стальным макушкам растопыренными шасси, с рёвом пронесся второй самолёт («Was ist?..») — и безо всяких посадочных костров, ориентируясь только на полыхающий остов товарища, сбитого над стратегическим складом, приземлился с лихостью осаженного коня.
Поначалу это даже придало энтузиазма. Без всяких понуканий Дитриха, соскочившие было с седел мотоциклов «шутце» принялись вскакивать обратно, выкручивая рогатины рулей, погоняя в сторону севшей «фанеры». Надсадно зарокотал крупповский двигатель под носатым капотом бронетранспортёра. Безусловно, следовало поторопиться, чтобы не потерять в потёмках русских пилотов, наказать чёртовых «ночных ведьм», не дать им уйти.
«Но какого чёрта?!» — запнулся штурмбаннфюрер и растянулся на чёрной земле под белым веером трассеров.
Первыми навстречу его бойцам ударили автоматные очереди как раз таки с той стороны, куда так резво устремились подчиненные Габе. И более того, русские быстро приближались.
«Как-то нелогично…» — подняв голову, утёрся тыльной стороной ладони штурмбаннфюрер.
Один из самых прытких «BMW» впереди запрокинулся на бок, прежде чем пулемётчик в коляске сообразил, куда, в какую сторону, в конце концов, ткнуть дулом «MG».
«Нелогично как-то…»
Контратака при таком раскладе сил никак не вписывалась в боевой опыт штурмбаннфюрера Габе. Ладно, если не бежать, очертя голову и куда глаза глядят, а застрелиться ввиду безысходности положения, это святое. Это, как говорится, «сам фюрер велел». Но переть в контратаку против моторизованной команды «Feldpolizei», в лучшем случае, двумя экипажами, и то, если уцелел первый? Это нелогично даже для молодых незамужних «фрау», которые только, если верить фронтовым легендам, и летали на этих фанерных гробах. Даже с учётом того, что эти русские «фрау», как, впрочем, и «фройлян», уже прославились своим совершенно неевропейским пониманием чувства гражданского долга.
«Психоз какой-то… — затолкал Дитрих в голенище сапога 9‑мм “люгер”, одновременно подтягивая более уместный “шмайссер”. — Если только русских лётчиц не ждало тут подкрепление, или где-то поодаль случайно не прогуливался партизанский отряд, завернувший на поле посмотреть, что происходит».
Впрочем, эта логическая каверза разрешилась уже через пару секунд. Круглое рыло русского самолёта вдруг вынырнуло из тьмы, клубившейся на краю пространства, озарённого пламенем его горевшего товарища и, роя тьму пьяным зигзагом, накатило на «шутце» Габе. Точно как апокалипсическая колесница. С рёвом и рыком, слепя фарой и сыпля с крыльев самолета пулями, что не было бы странно, будь перед ними что-то более затейливое в техническом отношении, чем прямой потомок «ньюпора» времен начала войны, времен 14‑го года [54] . Если «фанера» и брала разгон для взлёта, то как-то странно. В любом случае, паническое бегство это напоминало мало.
«Das unanständige Wort!» — готов был поклясться Дитрих-Диц: русские не убегали, они гнались за его бойцами…