Письмо И.И. Рублева, рассказы П.С. Куклина вернули меня к разговору с В.А. Храмцовым. Речь тогда шла о фронтовом братстве, неповторимом, вероятно, и в какой иной жизненной ситуации.
– На войне в воздушно-десантных войсках командир и боец в равной степени рискуют жизнью, особенно в тылу противника, – говорил Виктор Аркадьевич убежденно, с нажимом, как человек, вынесший свое убеждение из пекла жизни. – Такая общность судеб сближает, сплачивает офицеров и солдат в одну дружную боевую семью. Конечно, ступени служебной иерархии сохраняются: есть старшие и младшие, но возникает внутренняя спайка, единое братство десантников, не зависящее от званий и рангов. Похожая монолитность бывает в коллективах моряков. И честь тут превыше всего!.. Они – лучшие представители своего народа. Его защищают. Его чтят, не дают в обиду.
Я хорошо помню, как осенью 1942 года, когда бригада уже воевала на Кавказе, к нам, «нелегальным», своим ходом добирались ребята, вылечившиеся в Подмосковье после ранений на Северо-Западном фронте. Все они хотели воевать только в своей родной части, которую готовы были разыскать даже на краю света.
«Как я уже писал, в тылу фашистов мне пришлось быть при штабе 2-го отдельного парашютно-десантного батальона МВДБ-1, – продолжал воспоминания бывший парашютист М.А. Главатских. – Вообще-то нас с Вениамином Бывальцевым определили поварами. Я и в пограничниках был в такой должности. Повара – смех один. Если нечего варить, какие повара?.. Винтовку наперевес – и в атаку. Самый тяжелый бой запомнился мне за Малое Опуево. Накрошили оккупантов порядком. И меня ранило в руку и предплечье с переломом кости. Ну, думаю, Митрофан, отжил свое, оттопал по земле. А всего-то двадцать годиков с небольшим хвостиком. Эх, едят тя капуста!.. В кругу десантников уговор был: не бросать товарища. Вот и таскали меня на лотке друзья. Ни много ни мало – четверо суток!.. И моего дружка закадычного, Вениамина Бывальцева из Удмуртии. А передвигались батальоны потому, что после Опуева немец озверел вовсе, снует в небе, высматривает и хлещет чем попадя – пулей, бомбой, огнем орудий, пехоту наводит на нас…»
«В тылу неприятеля, – продолжил рассказ В.А. Храмцов, – прямо скажу, в тяжелейших условиях, сразу была видна цена каждому – кто чего стоит на самом деле… Мы, рядовые участники лыжного рейда по тылам фашиста, не были бездумными исполнителями воли своих начальников. И расторопность, и инициатива, и смекалка, и критика в допустимых пределах – все было у нас в ходу. О командирах мы имели свое мнение, оно зависело от того, каким был в бою человек, в общении с бойцами.
В моей памяти, скажем, Александр Ильич Мачихин запечатлелся как бесстрашный офицер-политработник, за которым смело и спокойно можно было идти в огонь и воду. Он, как мог, а мог он многое, помогал десантникам обрастать опытом. Тогда, в марте – апреле 1942 года, заметно сказывалось отсутствие навыков поведения в окружении врага. Даже в мелочах. В боевых условиях, как известно, цена мелочи – это нередко цена жизни. Как-то, возвращаясь из разведки в бригадный лагерь, я неожиданно стал натыкаться на тела убитых. Меня поразило, что все они были в летных шлемах, не прикрытых капюшонами маскировочных костюмов. Очевидно, десантников караулил вражеский снайпер. Убивал выборочно. Целил только тех, кто был в шлеме, заведомо в командиров. И мне стала понятна ярость комиссара А.И. Мачихина, с которой он обрушивался на «франтов», не желавших менять летный шлем на обычную шапку-ушанку. Ведь сперва нам показалось, что комиссар бригады сухой служака, соблюдавший букву инструкции. И кто остался жив – помнит его. А кто остался при своем мнении, поплатился собственной жизнью…»
По сломанным рыжим от крови
штыкам
Солнце сошло на нас.
Николай Тихонов
К полуночи все роты капитана Ивана Жука вышли на боевые рубежи, затаились в темном лесу в ожидании назначенного часа.
Настала полная тишина. Кто-то налаживал порвавшееся крепление лыж, шепотом поругивался. Темнели избы и гумна за речкой. Изредка взлетали ракеты, и мертвенный свет их пробегал по маковкам сосен, выхватывал из ночи кусты, жердяные заплоты, колодезный журавель, дворы…
Стоял за деревом и связной комбата И.И. Жука комсомолец Леонид Иванович Морозов. Далеко занесла его военная судьба от родной Губахи, где он работал машинистом шахтного электровоза. Добровольцем попал в МВДБ-1. И теперь волновался, как и другие парни. Что впереди?..
Лыжники потихоньку обменивались адресами, понимали: штурм будет нелегким. Командиры перед походом рассказывали бойцам, что в Опуеве ждут танки фашистов, штабисты СС, орудия и минометы, пулеметы под бронеколпаками. В общем, на легкую победу не надеяться.
– Вперед! – Команда передавалась тихо от десантника к десантнику по цепочке.
С трех сторон заскользили лыжники к селу. Пулеметы взвода Дмитрия Олешко выдвигались к окраинной улочке на изгибе Чернорученки. Связисты Николая Сократова разворачивали рацию под сосной на пригорке. Там были комбат Жук и начальник штаба батальона Пшеничный. Бронебойщики заранее облюбовали позицию – разведчики указали им подходящее место…
Не застали врасплох вражеский гарнизон: стая ракет взмыла в черное небо. Глухую немоту ночи распороли автоматные очереди. Гавкнули басом минометы противника. С чердака каменного дома остервенело забарабанил крупнокалиберный пулемет: красные вспышки мигали строчкой.
Плотный огонь противника смел наземь первые цепи десантников. Упал сраженный осколком мины сержант Алексей Андреевич Гордеев, молодой уральский рабочий. Мина угодила в боевой расчет бронебойного ружья – сник замертво командир расчета Е.К. Вотинов.
Атака в лоб не удалась. Кручинился Жук, пытался оценить обстановку.
– Кузьма Тимофеевич, остаешься за меня! – сказал комбат своему начальнику штаба. Сам он увел резервную роту в обход деревни, чтобы ударить врага с фланга. Но и тут лыжники напоролись на кинжальный огонь…
В лощине перед огородами замешкался второй взвод роты Ивана Мокеевича Охоты, бойцы попадали в снег. На белом фоне четкая цепочка их темных лиц.
– Ребята, вперед! – кричал Жук, перебегая ближе к выгону.
Десантники подхватились. Увязая в снегу, догоняли своего комбата. Раненый лейтенант Рахманкул Дадабаев свалился в сугроб возле плетня. Его бойцы уже добежали до избы, ближней к лесу, сцепились врукопашную с засадой немцев.
Из приземистой баньки, что, как большой гриб под снеговой шапкой, нависала над Чернорученкой, бешено лаял пулемет, кося наступающих. Казалось, что стреляют кусты, избы, ограды, сараи, колодезный журавель – все небо в цветных пунктирах, оставляемых трассирующими пулями.
И снова десантники приостановились, вжавшись в снег.
Вперед выметнулся на лыжах комсорг роты Исаак Карпович Буяков, ребята звали его по-свойски – Сережа. Он мчался без палок, согнувшись, стараясь быстрее достичь мертвой зоны. Вражеский пулеметчик заметил смельчака – трассы пуль склонились. В воздухе повисла осветительная ракета. Буяков прибавил шагу, а позади лыжники, прижатые к земле. Комсомолец бежал изо всех сил: «Выручить!» Пули подняли бурю вокруг него, но остановить комсорга уже не могли. На ходу он швырнул гранату – сорвало снежный гриб с баньки. Захлебнулся пулемет…