В двадцатых числах сентября советские войска широким фронтом стали выходить к Днепру. Форсирование его стало одной из славных страниц Советской Армии. Захват целого ряда плацдармов на правом берегу позволил начать борьбу за Киев. Но Сталин и здесь продемонстрировал свою приверженность к фронтальной стратегии и нелюбовь к маневрированию, что серьезно отразилось на сроках освобождения столицы Украины. Речь идет о букринском плацдарме (примерно в 60 км южнее Киева), который захватили части Степного фронта 22 сентября. Именно с него Ставка предполагала нанести главный удар для овладения Киевом. Но противник успел стянуть к нему необходимые для обороны силы, и удар был парирован. Требовался маневр. 25 сентября Жуков доложил Сталину о трудностях наступления с букринского плацдарма и предложил захватить новый плацдарм. Эта точка зрения совпадала и с мнением Генштаба. Сталин в ответ заявил:
– Еще не пробовали наступать как следует, а уже отказываетесь. Нужно осуществить прорыв с имеющегося плацдарма. Неизвестно пока, сможет ли фронт создать новый.
И хотя Воронежский фронт доказал, что «сможет», захватив к 29 сентября лютежский плацдарм (к северу от Киева), но еще целый месяц войска «пробовали как следует», топчась на букринском плацдарме. Наконец и Сталин понял, что на этом участке толку не будет, даже если положить костьми оставшуюся часть войск, и 25 октября началась перегруппировка сил. 3-я гвардейская танковая армия скрытно была переброшена на лютежский плацдарм. 3 ноября началось наступление, и уже 6 ноября Киев был освобожден. Военные специалисты оказались правы. Маневр принес успех. Сталин же фактически задержал освобождение Киева на несколько недель.
Охват с целью окружения – давняя болезненная проблема российской армии. В войне 1904–1905 гг. русские сухопутные войска терпели неудачи во многом из-за того, что командование, не умея проводить этот классический маневр, в то же время не сумело найти средств его парирования со стороны противника. Командующий Маньчжурской армии генерал Куропаткин в сражениях под Ляоляном, на р. Шахэ, Мукденом приказывал войскам отступать из-за угрозы фланговых охватов противника, хотя ни разу японцы не располагали сколько-нибудь существенным перевесом в силах. Отступление же проводилось столь неорганизованно и панически, что обращалось в поражение.
Столь же роковыми для русской армии оказались охватывающие операции германских войск в 1914–1915 гг., хотя лишь одну из них им удалось довести до логического завершения – окружить 2-ю армию под командованием генерала Самсонова в Восточной Пруссии. Попытки же русского командования провести концентрические наступательные операции, будь то в Восточной Пруссии или Галиции, никак не удавались. Прежде всего мешало то, чем страдал и Сталин – «фронтальное мышление». Русские 1-я и 2-я армии в августе 1914 г. имели все предпосылки, чтобы взять в клещи немецкие войска в Восточной Пруссии, – и превосходство в силах, и удобную дислокацию, и выигранные первые пограничные бои (под Гумбинненом 1-я армия отразила натиск 8-й германской армии с большим для последней ущербом). Но… Когда перед взором командования Северо-Западного фронта предстали две цели: ближайшая – Кенигсберг и более удаленная – соединение со 2-й армией, что позволяло взять в клещи отступающую 8-ю армию германцев, то живой силе противника предпочли Кенигсберг. И Ренненкампф двинулся на северо-запад, тогда как Гинденбург двинулся на юго-восток, во фланг Самсонову…
Но в годы Первой мировой войны для полного успеха концентрических наступлений немцам не хватало быстроты. В эпоху железных дорог пехота продвигалась слишком медленно, что давало противоборствующей стороне возможность осмыслить обстановку и перегруппировать войска, используя скорости железнодорожного и отчасти (как в битве на Марне) автомобильного транспорта. Ситуация коренным образом изменилась с моторизацией сухопутных сил. В 1941 г. появление на флангах и в тылу Красной Армии германских войск зачастую становилось полной неожиданностью для всех – от рядовых солдат до высшего командования, что оборачивалось дезорганизацией и паникой. В результате относительно малочисленные моторизованные части противника с несовершенными танками громили войска Красной Армии куда большей численности, а «патриотически» настроенным военным историкам, находящимся на государственном довольствии, ничего не оставалось, как писать про «героическую борьбу с превосходящими силами врага».
Но неудачи российской армии определялись не тем, что в ней не было людей, понимавших выгоды охватывающих ударов. В штабах во все времена осознавалась необходимость флангового маневра и издержек фронтально-лобовых ударов. Проблема заключалась в способности реализовать фланговый удар. Например, в книге Н. Левицкого «Русско-японская война 1904–1905 гг.», где дано детальное описание боевых действий в Маньчжурии, приводятся замыслы и разработки штаба Куропаткина по фланговым и обходным ударам русской армии. Пару раз даже предпринимались действия силами нескольких дивизий, но все заканчивалось ничем. Маневр оказывался слишком сложной задачей для командования, чтобы ее осилить на практике. С еще худшими результатами была проведена маневренная операция в Восточной Пруссии в августе 1914 г. Вместо окружения немцев в окружение попала одна из «клешней» российской армии.
Новая Красная Армия, казалось, полностью переняла негативную традицию старой, императорской, армии. Катастрофой закончилась концентрическая операция Красной Армии против польских войск в 1920 г. у Варшавы. Причем сценарий контрдействий Пилсудского напоминал план Людендорфа в 1914 г. Пользуясь задержкой в движении одного крыла наступающих (в 1920 г. это был Юго-Западный фронт, одним из руководителей которого был Сталин), польское командование сосредоточило главные ударные силы против другого крыла и разгромило его.
Советским военным историкам оставалось только в бессилии язвить про «шаблоны прусской школы». На этом безрадостном фоне удивительным и многообещающим сполохом сверкнула операция, проведенная Г.К. Жуковым на Халхин-Голе в августе 1939 г. То были классические «канны», впервые в своей истории успешно проведенные российской армией, под которыми с удовольствием бы расписался любой германский штабист или танковый военачальник вроде Гудериана.
Халхин-Гол показал, что неумение проводить операции на окружение не есть что-то фатально-предопределенное для российской армии, а скорее, результат отсутствия соответствующей школы и навыков организации и взаимодействия, и при необходимой воле и усилиях операция на окружение может удаваться нашей армии не хуже, чем немецкой. На совещании высшего командного состава в декабре 1940 г. Г.К. Жуков оформил свой опыт теоретически. В своем докладе он говорил: «Наступательная операция с обходом одного или обоих флангов неприятеля приводит к непосредственному удару по наиболее слабым и уязвимым местам противника, т. е. во фронт и тыл расположения его войск. Выгоды обхода флангов противника настолько велики и заманчивы, что к подобному маневру необходимо стремиться во всех случаях, когда к этому представляется хоть малейшая (!) возможность» (9, с. 137–138).
Но война с Германией вновь пошла в духе «а-ля Куропаткин». Одна сторона мечтала об охватах, другая их делала и заставляла отступать соперника… Попытки отсечь наступающие клинья немецких войск летом 1941 г. в сражениях под Гродно, Дубно, Лепелем, у озера Ильмень и других местах потерпели полный провал. В окружении оказывались те, кому предписывалось окружать. Дух несчастной армии Самсонова упорно продолжал витать над советскими войсками и в московской битве, где в окружение попали ряд армий и соединений, пытавшихся рассечь фронт группы армий «Центр», и в майском наступлении Юго-Западного фронта в 1942 г., которому ставилась задача «концентрическим ударом 6-й и 28-й армий окружить и уничтожить харьковскую группировку» противника…