Американцы после его исчезновения локти кусали. Пытались найти объяснение своему провалу. Старались, в частности, все свалить на некоего офицера военно-морской контрразведки по фамилии Скоувел, рассказывая якобы произошедшую с ним историю. Сейчас, по прошествии времени, этот эпизод, описанный в уже упоминавшейся книжке, можно даже признать комичным. Отправившись в одиночку на новогоднюю вечеринку 31 декабря 1982 года, супруга Соутера — итальянка Ди Пальма затащила в ванную комнату оказавшегося среди гостей офицера аме­риканской военно-морской контрразведки. Тот, ничего не подозревая, несколько опешил от предложения уединиться, исходившего от находившейся в подпитии дамы. В конце концов, он пришел на вечеринку с женой — она-то что подумает? «Я полагаю, что мой муж работает на Со­веты», — выпалила Ди Пальма в лицо контрразведчику. В той конкретной ситуации для охотника за шпионами это было, как вы понимаете, далеко не самое страшное. Он чувствовал себя некомфортно и пообещал позвонить. Но, видимо, напуганный энергичной женщиной, не нашел в себе мужества выполнить обещание.

Соутер в какой-то степени сам подставил себя под удар. Это я к тому, что в разведке работают такие же люди, как и мы. И не всем дано природой выдержать огромные психо­логические нагрузки в одиночку. А если человек не может выговориться — он может проговориться. Возросшие возможности контрразведок делают все чаще необходи­мой безличную связь. И это одна из серьезных проблем сегодняшней разведки. Общение через тайники, отсутствие регулярного личного контакта с человеком снижает воз­можность влияния на него, контроля за поведением.

Но все хорошо, что хорошо кончается. И у этой истории мог быть счастливый конец. По прибытии в Москву Гленн Майкл Соутер обратился в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о предоставлении советского граждан­ства. Его письмо заканчивалось так: «Все мои близкие друзья могут подтвердить, что я очень люблю Маяковского. Надеюсь, настанет день, когда я смогу прочесть его "Стихи о советском паспорте" и полностью отнести их к себе». Просьба Соутера была удовлетворена.

Он избежал проверки американским детектором лжи, но испытание правдой жизни в СССР оказалось, видимо, не менее тяжелым. Он ушел, не предав свои идеалы. Быть может, идеалы обманули его?

— Он перешел границу — но только географическую, а вот психологическую — не смог, — сказал Борис Соломатин.

Я не хочу копаться в причинах трагедии — они в общем-то понятны. Я не для этого писал материал. Для чего? Обычно в таких случаях говорят: чтобы помнили. Но о разведчике в первую очередь нужно сказать: чтобы знали.

В предсмертном письме он обратился к друзьям-коллегам: «Справедливость требует, чтобы вы услышали мое последнее слово. Я не сожалею о наших отношениях. Наши отношения были продолжительными, и они помогли мне вырасти как личности». Там же: «Я хочу быть похо­роненным в форме офицера КГБ». Не будучи уверенным в том, что это возможно, Соутер приписал: «Если для этого потребуется, чтобы гроб был закрытым, пусть будет так».

Нет, уходя в мир иной, он не был перебежчиком.

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС В ОБЪЯТИЯХ АННЫ ИВАНОВНЫ

Суперагент Хайнц Фельфе значил для нас в Западной Германии практически то же самое, что Ким Филби в Великобритании. После провала мы обменяли его почти на целый взвод западной шпионской братии

Однажды мы очень эффектно прокатили западногерман­скую разведку — БНД. В навалившемся вечернем сумраке 17 февраля 1969 года доставили пойманных зарубежных «туристов» от шпионажа, можно сказать, до самого дома— до тогдашней границы ФРГ—ГДР. По команде от КПП Херлесхаузен автобус, набитый немецкой и американской шиионской братией — как кошелек мелочью, — тронулся в сторону Запада. Навстречу ему проехала легковушка, в которой сидел лишь один пассажир — человек, которому не было цены. Его имя Хайнц Фельфе.

Для нас он в Западной Германии значил практически то же самое, что Ким Филби в Великобритании. Долгие годы суперагент советской разведки Фельфе возглавлял в БНД основной «русский» отдел: «Контршпионаж против СССР и советских представительств в ФРГ». Обмен произошел по «курсу» 21 к одному. Если бы наша экономика работала столь же эффективно, как разведка...

Есть у разведчиков такое спецсредство: с виду обычный белый лист бумаги. Его накладывают на страничку доку­мента, а когда снимают, то оказывается, что он полностью зафиксировал текст оригинала. Если б такой листочек можно было приложить прямо к душе человека... Скажем, советского разведчика Виталия Короткова в тот день, ког­да он узнал об освобождении Фельфе. Не выдержало бы спецсредство, истлело бы от накала нахлынувших эмоций. «Работа с Фельфе была моим звездным часом», — расска­зывал мне Виталий Викторович. Рассказывал журналисту впервые.

Кем был Короткое для Фельфе? Оперативным работ­ником, который находился с ним, агентом, на связи. Он непосредственно руководил работой Фельфе, был, если хотите, его куратором. По-немецки для таких людей суще­ствует более емкое определение: офицер-ведущий. Значит, выражаясь языком авиаторов, должен быть и ведомый. Им и был Фельфе. Эта сложившаяся «спарка» асов демонстри­ровала чудеса высшего пилотажа в разведке. Как же она сложилась?

Разведчиками не рождаются. Но феномен Короткова состоит в том, что вот уже многие десятилетия Виталий Викторович не может отделить свой собственный день рождения от Дня разведчика и Дня чекиста. Все даты падают на 20 декабря. (В 1917 году в этот день была об­разована ЧК, в 1920-м — Служба внешней разведки, а в 1927 году в Полтаве появился на свет маленький Виталик Коротков.) Так что можно, наверное, сказать, что наш герой родился под звездой разведчика. Существует, правда, одна астрологическая мудрость: звезды показывают, но ничего не говорят...

И никто ничего про его судьбу ему, бывшему фрон­товику, не говорил вплоть до последних дней учебы в Московском юридическом институте. Но однажды ка-ак сказанули. Перед заседанием комиссии по распределению в институте его проинструктировали: «Станут спрашивать, где бы хотел работать, отвечай: "Я иду к Анне Ивановне"». К ней он попал через Старую площадь, подъезд номер 3. Там ему объявили, что решением ЦК он зачислен на работу в разведку.

Хайнц Фельфе в объятия «Анны Ивановны» попал более замысловатым путем. Ужасов войны в отличие от Короткова он, по существу, не видел. Пробыв на фронте всего десять дней, он с тяжелой формой пневмонии слег в госпиталь и был комиссован. Тоже получил юридическое образование. Примерно в то время, когда Коротков, пробив­шийся на фронт 15-летним мальчишкой, в кромешном аду Курской дуги эвакуировал с поля боя наши горящие танки, Фельфе переступил порог VI управления РСХА — Глав­ного управления имперской безопасности. Перед Фельфе открылись врата ведомства Шелленберга, руководившего политической разведкой. Вскоре Фельфе становится на­чальником отдела Швейцарии и Лихтенштейна. Спустя короткое время после назначения Шелленберг вызвал Фельфе для личной беседы. Фельфе знал почти наверняка, что речь пойдет о его рапорте Гиммлеру. В нем предлага­лось провести исследовательские работы по изготовлению гормонального препарата, который можно было бы выгодно продавать в Швейцарии и за счет этого обеспечивать раз­ведку дефицитной валютой.