Если резюмировать положение оказавшихся на направлении главного удара немецких войск соединений 27-й стрелкового корпуса, то можно сказать следующее. На стороне дивизий 6-й армии и 1-й танковой группы было неоспоримое количественное и качественное преимущество. Обеспечить оборону широкой полосы от Сокаля до Устилуга две стрелковых дивизии не могли, и, несмотря на местные успехи, их фланги были охвачены, и вскоре дивизии оказались под угрозой окружения. Советские 124-я и 87-я дивизии были словно два островка на пути бурного потока массы людей в шинелях цвета фельдграу с винтовками и пулеметами, танков, артиллерийских орудий, лошадей и автомашин.
Вспоминает Сандлер М. Л.: «В звании сержанта я оказался в автороте 65-й танковой бригады. Бригада дислоцировалась в Городке, в 30 км от Перемышля, в 70 км от Львова. Служил в должности помкомвзвода. 21 июня, в субботу вечером, к нам в часть, привезли в солдатский ларек невиданное доселе для простых красноармейцев „чудо“ — пиво в бочонках. Ребята подходили с котелками, покупали пол-литра пива за 20 копеек. Многим из нас оставалось служить в армии последний месяц до демобилизации, и мы сидели в курилке, пили пиво и делились планами на гражданскую жизнь. Ларек работал допоздна, и мы пошли спать только в два часа ночи. А через два часа на нашу часть с неба посыпались бомбы. Потери от первой бомбежки были небольшие, но эмоции, которое мы испытали в это утро, — трудно передать… Это был шок…
Вроде и знали, что война рано или поздно случится, вроде и готовились к ней, но, когда видишь убитого осколками бомб своего товарища, с которым два года в казарме на соседних койках спал, на сердце становится очень тяжело… Нас готовили побеждать, а получилось, что всем „ордера выдали в Могилевскую губернию“… Уже в пять часов утра к казарме прибежал командир моего автовзвода лейтенант Фролов, вызвал 5 водителей и приказал — „погрузить на „полуторки“ семьи комсостава и вывезти их во Львов“. Я был среди названных Фроловым шоферов. В панике семьи командиров с жалким скарбом погрузились в кузова, и наша „колонна“ пошла на Львов. Ехали проселочными дорогами целый день, добрались до Львова и остановились в центре города рядом с большим костелом. С чердаков по нам стреляют. Дети из семей комсостава лежат возле грузовиков, плач стоит. Решили мы детей напоить, заходим в близлезжащие дома, просим ведро воды — никто не дал!!! Еще „зубы скалили“, мол конец вам, „Советы“. В принципе, другого поведения мы от них не ожидали, „западники“ нас не признавали… Через два дня только удалось погрузить семьи комсостава в „товарняк“, уходящий на восток. Вернуться в Городок мы не могли — район базирования бригады уже был захвачен немцами.
Летом сорок четвертого года наши танки вошли во Львов. Мой автовзвод оказался на той же площади возле центрального костела, на которой вечером 22/6/1941 г. мы стояли с семьями комсостава и не знали своей дальнейшей судьбы… Три года прошло, столько народу на моих глазах погибло, столько друзей схоронил!.. И вот я вернулся в то место, где для меня начиналась война. Мне тяжело было сдерживать слезы, так горько на душе было. Достал я фляжку, помянул друзей…
Вспомнил я, как ходили по домам и просили воды для детей… Приказал (не попросил, а приказал) своим ребятам всех жителей из окрестных домов согнать к нашим машинам. Набралось человек семьдесят. Что вы хмуритесь? Никого я расстреливать не собирался. Просто вышел к этой „толпе горожан“ и сказал: „Что, сволота, может, вспомнили меня?! Вспомнили, как детишкам воды дать пожлобились?!
Советам конец говорили?!. Вернулись Советы! Мы вернулись, Красная Армия!!! Ничего вам гадам не простим!..“
Этот день мне особенно дорог из моих фронтовых дней и ночей. Я вернулся, один из 65-й бригады, но вернулся туда!.. И вспоминал последнюю мирную субботу сорок первого, когда все еще были живы… Когда все еще были живы…»
Недоразвернутость Красной армии к 22 июня 1941 г. привела к тому, что даже на второстепенных участках было проблематично построить устойчивую оборону. В полосе Западного особого военного округа пассивным участком, лежащим между направлениями главных ударов противника, была западная часть белостокского выступа. Последствия оставления на границе только отдельных батальонов не заставили себя ждать не только в районе Бреста. Пограничники, УРы и отдельные батальоны не могли воспрепятствовать форсированию Буга и образованию плацдармов даже там, где наступала только пехота. Вот как это описывает Пауль Карелл: «К северу от Бреста, около Дрогичина, где 178-й инженерно-саперный батальон продвинулся вплотную к Бугу на участке 292-й пехотной дивизии, чтобы при первой же возможности навести понтонный мост для переправы тяжелого вооружения дивизий 9-го корпуса, все тоже шло согласно намеченной схеме. Усиленные 507-й и 509-й пехотные полки — с 508-м дальше справа от них — форсировали Буг. На резиновых шлюпках и штурмовых лодках под плотным прикрытием артиллерийского огня. Прошло всего полчаса, и немцы, сметя с лица земли советские заставы, создали плацдарм на восточном берегу. С первым залпом орудий саперы вскочили и потащили к воде понтоны. В течение четверти часа русские со своего берега вели огонь из винтовок и пулеметов. Потом все смолкло. Ровно в 09.00 наведение моста — первого на участке 4-й армии — было закончено. Тяжелая техника двинулась в путь по шатким понтонам. 78-я пехотная дивизия в сомкнутом строю ожидала команды о начале переправы».
По плану прикрытия ЗапОВО в районе Дрогичина должна была обороняться 49-я стрелковая дивизия. В плане было записано: «49-я стр[елковая] дивизия через 8—16 часов после объявления боевой тревоги занимает Замбрувский УР и позиции полевого доусиления на фронте Гранное, Бужиска, Дрогичин». Разумеется, никаких «8—16 часов» для выхода к назначенным позициям у соединения не было. Утром 22 июня 113-я и 49-я стрелковые дивизии выступили из районов расположения в мирное время на северо-запад для занятия рубежа от Нура до Дрогичина. По плану прикрытия на месте они должны были быть объединены управлением 2-го стрелкового корпуса 13-й армии. В реальной обстановке 22 июня эти планы оказались невыполнимы. К концу дня 15-й стрелковый и 31-й артиллерийский полки 49-й дивизии сдерживали наступление трех пехотных дивизий XXXXIII армейского корпуса. Остальные силы дивизии продолжали двигаться в походных колоннах в северо-западном направлении, пытаясь выйти в назначенные районы обороны. Они уже были заняты противником. При этом 212-й стрелковый и 166-й гаубичный полки столкнулись с уже образовавшим плацдарм на восточном берегу Буга противником и развернулись для боя, не имея связи ни с соседями, ни со штабом дивизии. 222-й стрелковый полк подходил к лесам севернее Семятиче.
Необходимость тратить время на выход к границе приводила к тому, что рубеж Буга не стал надежной опорой войск даже на сравнительно спокойных участках границы. Севернее плацдарма, захваченного IX армейским корпусом, находилась полоса обороны 86-й стрелковой дивизии 10-й армии. Командовал дивизией Герой Советского Союза полковник М. А. Зашибалов. В ночь на 22 июня в дивизии предусматривалось учение с боевой тревогой для стрелковых полков и выполнением марша из районов лагерного сбора на участки обороны. Однако командир корпуса генерал-майор А. В Гарнов не разрешил проводить его и приказал перенести на конец июня. В 1.00 ночи он по телефону приказал полковнику М. А. Зашибалову поднять по боевой тревоге штаб дивизии и штабы полков, но стрелковые полки до особого указания не поднимать. Так до 86-й стрелковой дивизии докатилась волна приведения войск в боевую готовность по Директиве № 1. Через 10 минут штаб дивизии был собран.