— Андреев, ложись! — крикнул пулеметчику Язвинский.
Но тот не слышал. Продолжал, сжав кулаки, пятиться и «стрелять» по падающим бомбам. До конца. До того самого страшного мига, когда третья бомба попала в левый борт плавбатареи, а четвертая разорвалась в нескольких метрах, в воде, рядом с баком. Дважды блеснуло пламя. Сотни раскаленных зазубренных осколков пронзили все живое вокруг…
С палубы плавбатареи были буквально сметены расчеты второго и четвертого 76-миллиметровых орудий старшин Алексея Лебедева и Николая Алексеева. Погибли зенитчики: Семен Здоровцев, Алексей Воронцов, Александр Кузнецов, Николай Пивоваров, Иван Иванов, Леонид Осокин, Алексей Иванов, Степан Рябинка, Израиль Вейде, Константин Ферапонтов…
Погиб пулеметчик старшина 2-й статьи Василии Андреев.
Погиб дальномерщик Владимир Гуммель. Без признаков жизни лежали на палубе краснофлотцы Капитон Сихарулидзе, Борис Кротов, Борис Полищук, Николай Герусов…
Уцелевшие плавбатарейцы не сразу поняли, что произошло, кто жив, а кто мертв. Дым застилал палубу. Слышно было, как длинными очередями строчил носовой пулемет Павла Головатюка и Устима Оноприйчука. Если они, обычно выдержанные бойцы, не берегли, не экономили патроны, значит, было отчего.
Когда стихла стрельба, моряки услышали стоны и крики разметанных взрывом товарищей. Из оцепенения их вывел чей-то резкий голос:
— Пожар в кормовом артпогребе! Воду! Дайте воду!
Этот призыв поднял с палубы электриков Николая Кожевникова и Михаила Ревина, моториста Петра Шилова. Без слов поняли друг друга. Бежать было недалеко, вскоре готовая на случай пожара помпа буквально с одного касания моториста Шилова завелась, заработала. Туго напрягся, наполнился водой шедший на верхнюю палубу брезентовый шланг. Однако тут же выяснилось — старания моряков были напрасными: прикрепленные к леерным стойкам брезентовые шланги оказались посеченными осколками и до кормы вода не доходила…
— Воду дайте! — кричали с кормы.
Затем чей-то голос, похоже, лейтенанта Хигера, скомандовал:
— Все, кто может, — на корму, тушить пожар!
Кожевников, Ревин и Шилов бросились к кормовому артпогребу, где хранился запас оставшихся еще с осени 1941 года «ныряющих» снарядов к 130-миллиметровым орудиям. Чрезвычайно чувствительные к ударам и температуре, снаряды находились неподалеку от командирской каюты, в которой бушевал пожар.
Задыхаясь в дыму и огне, уже боролись с пожаром старшины и краснофлотцы Головатюк, Румянцев, Платонов, Камынин, Филатов, Донец…
От пожарных рукавов передавали друг другу воду. В ход шли любые емкости, вплоть до камбузных бачков, которые принес кок Кийко, работавший тут же, в цепочке моряков.
Самые отчаянные находились внутри помещений — выплескивали воду на соседствующую с пожаром переборку, вытаскивали на верхнюю палубу «ныряющие» снаряды.
Раненый лейтенант Хигер и сигнальщик Бойченко находились на мостике.
— Бойченко! Что с командиром? Где комиссар и доктор? Узнайте!
Бойченко кубарем скатился с мостика. Необычный вид точно приплюснутой с одной стороны, искореженной боевой рубки, проломленной палубы, из трехметровой дыры которой выбивались клубы жирного черного дыма, а главное, вид растерзанных, разметанных взрывом тел, взывающие о помощи раненые, — все это заставило неробкого старшину на миг оцепенеть…
Мошенский лежал на палубе возле дверей рубки. Бойченко склонился над ним, осторожно тронул за плечо:
— Товарищ командир!
Подбежал лейтенант Даньшин:
— Что с командиром? Товарищ командир! Сергей Яковлевич!
Мошенский не подавал признаков жизни. Неподалеку стонал комиссар Середа, и кто-то уже помогал ему. На комингс рубки выполз тяжелораненый радист Иван Спицын…
— Доктор! Где доктор? — громко позвал Даньшин.
А Бойченко уже спешил на мостик. Доложить о только что увиденном…
Даньшин подбежал к тушившим пожар морякам, схватил двоих попавшихся, в одном из которых узнал старшину Павла Головатюка. Скомандовал:
— За мной! Быстро!
Вместе с матросами Даньшин перенес Мошенского на бак, к лазарету. Доктор, по слухам, находился там. Головатюк спустился в лазарет и увидел Язвинского, делавшего кому-то перевязку.
Язвинский передал бинт матросу — пусть тот докончит перевязку, — заспешил наверх. Перед его глазами все еще стояли вспененные столбы-разрывы, пятящийся по палубе пулеметчик Андреев, он слышал свой и не свой крик: «Андреев, ложись!» Больше ничего не помнилось… «Как попал сюда, в лазарет? Сам пришел или кто-то помог?» Перед разрывом бомбы в рубке находились Мошенский, Середа, радисты и он, Язвинский…
«Выходит, их все же задело, а меня только контузило, оглушило…»
Теперь Мошенский лежал на спине, раскинув руки. Глаза его не мигая смотрели в тихое вечернее небо. Язвинский поспешно сделал все, что положено в подобных случаях, чтобы убедиться, в глубоком обмороке человек или… Расстегнул китель, чтобы прослушать сердце. На левой стороне груди сквозь тельняшку проступало, расплывалось алое пятно…
…Хигер временно взял на себя командование батареей. Носовые и кормовой автоматы находились в исправности, но еще нельзя было точно определить, сколько осталось в живых из личного состава, и от того, что происходило вокруг, от сознания того, что командир плавбатареи убит, а комиссар тяжело ранен, потери казались огромными.
Они и на самом деле были страшными…
Придерживая рукой тощую зеленую сумку с намалеванным на ней белым кругом и красным крестом, Язвинский перебегал от одного тяжелораненого к другому. Достали отрывочные фразы: «Расчет Леши Лебедева весь наповал…», «Афанасьев умирает…», «Бесчастному ногу оторвало…». Легкораненые помогали друг другу делать перевязки. Уцелевшие перевязывали тяжелораненых. Язвинский едва успевал давать советы и указания.
— Парамонов! Где Парамонов?
Кто-то искал санитара Парамонова, но его нигде не было. «Очевидно, погиб», — подумал о своем единственном помощнике Язвинский.
Огонь возле кормового артпогреба был уже потушен, люк закрыт. И теперь, в дыму командирского коридора, кашляли, надрывались, выплескивали воду и выскакивали на свет божий с пустыми ведрами и бачками комендоры, мотористы, электрики.
Возле люка артпогреба лежал с перебитыми ногами радист Дмитрий Сергеев. Еще несколько минут назад он боролся за жизнь плавбатареи — бился как мог с огнем, отталкивал к борту снаряды, а когда понял, что артпогреб не взорвется и опасность кораблю не угрожает, потерял контроль над своим искалеченным телом, забылся…
К плавбатарее подошли два катера-охотника. С них ударили тугие струи воды. Появилась возможность заняться эвакуацией раненых. Их стали переправлять с правого борта. Там не было огня, но не было и сходни… Кто мог, слезал вниз по скоб-трапу, тяжелораненых опускали в одеялах, за углы которых были привязаны веревки.