— Эй, ползите сюда, сюда!
Один потащил раненого рывками, метр за метром. При каждом рывке раненый кричал. Третий остался лежать. Блондин посмотрел на повернутое к нему лицо — темное, обгорелое. Он приподнялся, схватил раненого и затащил его в воронку.
— А что с тем? — спросил он.
Сапер-штурман повернулся и хотел снова вылезти наверх. Блондин удержал его:
— Ему тяжело досталось?
Сапер хотел что-то сказать, губы его шевелились, но голоса не было, и он только кивал головой. Один солдат подбежал к неподвижно лежащему, лег рядом с ним, затащил его себе на спину, отполз в сторону и исчез в воронке. Это был кто-то из наших. Ханс?
— Оставайся тут с ним, пока не придут санитары, понял?
Блондин побежал к воронке, в которой исчез Ханс с раненым. Впалые щеки, расстегнутая маскировочная куртка, под ней — серый мундир, черная петлица со звездой унтершарфюрера, Железный крест I класса, «штурмовой значок», значок «За ранение», а ноги… «Как у Ханнеса, — подумал он, — тут никакие перевязочные пакеты не помогут».
— Оставим его лежать здесь, — сказал Ханс, разматывая следующий перевязочный пакет. — Санитары сейчас подойдут, приятель. Они отнесут тебя в тыл.
Он глянул на Блондина:
— Как там у нас наверху?
— Хорошо! Но они побежали дальше. Нам тоже пора!
— Нам пора, приятель! Счастливо!
Впалые щеки. Большие глаза. Разорванные ноги. Если его вовремя доставят в тыл — тогда ампутация. Может быть, лучше ему остаться лежать. Протезы, каталка, если… Если он вообще выживет!
Воронок становилось все больше. Гремели пулеметы, танковые пушки палили непрерывно!
Блондин бежал мимо горевшего «Тигра». В нескольких шагах от него лежал танкист — сожженный, скрюченный, только по рукам можно было узнать, что это было когда-то человеком. Блондин сглотнул и залег. «Проклятый стальной гроб. Мы еще можем увертываться от пуль, когда грохнет. Но они, сидя в своем ящике, не слышат ничего, кроме своего мотора. Едва ли что-то видят, а когда бабахнет, то вовремя выбраться могут лишь случайно. Нет, — он поежился, — лучше уж ходить пешком!»
Русские перенесли огонь дальше, в глубину.
Когда он побежал дальше, то увидел, что Пауль махнул рукой. Свистнули пули. Ложись! Отдышаться, встать, глаза закрыл, и вперед! Танковые пушки гремят, пулеметы строчат! «Лечь! Встать! Лечь! Встать! Как много это тренировалось, до проклятия! А сейчас я это делаю добровольно, автоматически, без кричащего командного голоса! Добровольно? Конечно, я бы сейчас с удовольствием остался бы лежать, добровольно. Но зачем же я встаю и бегу дальше? Лежи, идиот! Лежи…»
Он упал в нескольких метрах от Пауля, увидел небольшую кучку земли, на которой лежал пулемет, перевернулся на бок, достал лопатку и осторожно стал набрасывать землю перед головой. Когда его «кротовья кучка» была готова, он снова перевернулся на живот и довольно улыбнулся. Пауль что-то крикнул ему, но он не понял и переспросил:
— Что случилось?
Глаза склеивались от пота и грязи, и он потерся лицом о рукав.
— Зепп? Где?
— Слева от тебя. Слева! Видишь его?
— Да, он двигается. — «Проклятое дерьмо! Еще один. А под таким огнем ничего не сделаешь! Ждать. Можно только ждать». И ему показалось, что прошла вечность, прежде чем стал стихать огонь. Он приподнялся и крикнул Паулю:
— Я бегу к Зеппу!
И вот он его увидел. Зепп лежал на животе, руки — под грудью, ноги подтянуты, скрючены.
— Куда, Зепп? Куда тебе попало?
Зепп застонал.
— В живот? — Блондин залег рядом с ним и попробовал перевернуть его на бок. Руки Зеппа были в крови, веки плотно сжаты. Рот перекосился, верхняя губа задралась. Блондин слегка выпрямился, расстегнул на нем ремень, задрал маскировочную куртку и рубашку, стал ощупывать спину, от ребер к животу. Липкий, влажный горячий. Две раны. Выглядит, как сквозное ранение.
— Тебе повезло, Зепп!
— Что с ним? — Эрнст присел рядом на каблуки.
— Я думаю, сквозное ранение.
Эрнст немного приподнял стонущего и положил его на бок. Они наложили на раны пакеты и плотно их забинтовали.
— Лежи спокойно, Зепп. Санитары уже в пути.
— У тебя прекрасное «попадание домой», — рассмеялся Эрнст. — Лазарет, отпуск по ранению. Что тебе еще надо?
Зепп попытался улыбнуться.
— Зепп, если бы ты был иваном, то побежал бы сам на перевязочный пункт, напевая при этом молодецкую песенку.
— Но я же не иван.
— Да, но сигаретку уже закуришь?
— Эрнст, мотоцикл! — крикнул Блондин и замахал руками: — Санитар! Санитар!
Мотоциклист развернулся, поднял руку и остановился.
— Ты видел санитаров?
Связной поднял очки и кивнул назад:
— У них сейчас «горячий сезон». Что, ваш приятель тяжело ранен?
Эрнст покачал головой:
— Ранен навылет. Самое большее, потом будет страдать от изжоги, если переест. Можешь его забрать с собой?
Мотоциклист снова надел очки.
— Возьму его на обратном пути, тут недолго! — И уехал.
— Тихо, как в церкви.
— Тихо? Да, после такого фейерверка, может, и тихо. Наши танки сейчас у иванов, поэтому у нас спокойно. Зепп, ты слышал? Мотоциклист на обратном пути возьмет тебя с собой.
— А мы уходим. — Эрнст сунул ему еще одну сигарету за ухо. — Поправляйся и дома не слишком усердствуй!
Они помахали ему руками, Зепп улыбнулся и слабо поднял руку.
Эрнст и Блондин потихоньку пошли вперед. Танки прекратили огонь и поехали по позиции. Вовсю трещали пулеметы. Слышались разрывы ручных противопехотных и противотанковых гранат. Перед первой линией окопов они нагнали свое отделение.
Камбала испуганно остановился и что-то рассматривал. Вокруг лежали убитые немцы.
— Пошли дальше, Камбала! — Блондин подхватил берлинца под руку.
— Нечего тут смотреть. Здесь кто-то из 3-го батальона. Нам снова повезло.
Он обошел кучу человеческих тел, споткнулся о каску и выругался. Вокруг лежали коробки с пулеметными лентами, винтовки, автоматы и кругом — мертвые: разорванные на куски, изрешеченные, раздавленные танковыми гусеницами. Стоял отвратительный смрад. Запах прилипал к языку и плотно обволакивал нёбо. Они пробежали мимо подбитого Т-34. Одна из его гусениц свисала со стенки окопа, словно огромная змеиная кожа. Рядом сидел, сжавшись, мертвый русский офицер. Перед ним на спине лежал убитый немец, наполовину приподняв руки, словно собираясь сдаваться. Двое русских наполовину свешивались с бруствера. Камбала снова остановился и приподнял свесившуюся на грудь каску офицера.